Пуля нашла героя
Шрифт:
«Надо березку посадить! — сказала Волчанову твердая и решительная мысль. — Это главное! Он же русским был».
И снова покосился Волчанов на полковника, на его широкое со слегка приплюснутым носом лицо.
— Ладно, — негромко проговорил генерал. — Урлухов!
— Слушаю, товарищ генерал-лейтенант, — солдат стал по стойке «смирно».
— Высыпь прах в ямку, перемешай с землей и посади березку!
— Слушаюсь!
Когда солдат, присев на корточки, высыпал в ямку прах, Волчанов подошел, заглянул вниз, на дно. Увидел этот серый человеческий пепел,
Отшатнулся.
С двух метров смотрел, как садили солдаты березку в раздробленную ледяную землю.
— Разрешите доложить! — возник перед ним рядовой Урлухов. — Ваше приказание выполнено. Разрешите идти?
— Идите! — сказал Волчанов.
Сейчас ему хотелось остаться возле могилы друга одному.
Солдаты ушли.
Полковник, исполняя приказ начальника, поехал на «ЗИЛе» в Кремль готовить документы для совещания. Рядом никого не было, и генерал, подхватив полы шинели, опустился у только что посаженной березки на корточки. Посмотрел на стоявшую рядом березку, что росла на могиле Тверина. Та березкабыла раза в два выше посаженного в этот день саженца, — Ну вот, Паша, — прошептал Волчанов. — Теперь ты тут, рядом… Совсем рядом…
Человеческая тень легла вдруг на снег рядом с генералом, и он, не поднимаясь с корточек, обернулся.
Позади стоял тот же молодой мужчина в черном пальто и в пыжиковой шапке. В руках у него был букет красных гвоздик.
Волчанов посчитал цветы — их было четыре.
«Значит, не случайно сюда пришел», — решил он.
— Вы его знали? — спросил, поднимаясь и застегивая шинель, генерал. Мужчина кивнул.
— Я — его сын, — негромко проговорил он после недолгой паузы.
Волчанов внимательно заглянул этому человеку в лицо. Но никакого внешнего сходства не заметил.
Мужчина тем временем положил букет цветов под посаженную минут двадцать назад березку.
— Сын? — переспросил генерал.
— Григорий, — сказал мужчина и протянул руку для знакомства.
Что-то отдалось эхом в памяти Волчанова. Он пожал руку.
— Генерал Волчанов, — произнес нечетко, все думаяо прошлом. И вдруг словно огромные буквы возникли перед глазами — память выписывала страницы прошлого.
— Марии Игнатьевны сын? — спросил Волчанов. Мужчина кивнул.
Некоторое время они стояли молча над могилой.
— А почему без музыки? — спросил Григорий. — И так как-то без людей?
— Знаешь, Гриша, — Волчанов говорил медленно, подыскивая мягкие объяснительные слова. — Это ведь нельзя было… Я для него, как для друга. Можно сказать неофициально и без разрешения. Он ведь даже не член партии был, хотя большего коммуниста я, пожалуй, и не видел в жизни… Тайком похоронили…
— и Волчанов вздохнул тяжело и огорченно покачал головой. В глазах у него сверкнули слезы.
— Товарищ Волчанов, — заговорил Григорий. — Можно вас об одном попросить?
— Что?
— Я могу справку получить, что он мой отец?
Волчанов внимательно, проникновенно посмотрел Григорию в
— Гордишься? — спросил с едва прочитываемой в краешках губ доброй улыбкой.
— Горжусь, — признался Григорий.
— Хорошо. Приходи завтра к двенадцати. Скажешь постовому, что к генералу Волчанову, — проведут…
Еще немного постояли молча над могилой.
Потом Волчанов глянул на часы и недовольно скривил губы.
— Ну, до завтра, — повернувшись, сказал он Григорию. — На совещание надо идти!..
— До свидания!
Волчанов пошел к воротам, а Григорий смотрел ему вслед. Взгляд его был каким-то заиндевевшим. Руки даже в кожаных, подбитых мехом перчатках мерзли. Мохеровый шарф не спасал шею от укусов мороза.
Подождав, пока генерал Волчанов скрылся в воротах, Григорий бросил еще один быстрый взгляд на могилу Добрынина и быстро зашагал прочь.
Поднявшийся ветерок пересыпал снежную крошку по черной булыжной пустыне Красной площади.
Глава 54
В темно-синем драповом пальто с черным цигейковым воротником, по снегу, хрустящему под ногами, Павел Александрович Добрынин шел не спеша. А по бокам, перебрасываясь недоброжелательными взглядами, семенили двое: один в черном костюме с красным галстуком, второй в старомодных обносках цвета хаки. Но оба были слишком легко одеты для подкремлевской зимы.
Вокруг, на белых заснеженных холмах зеленели елки и ели. Снегири перелетали с одного дерева на другое, мелькая красными грудками.
— Товарищ Добрынин, — говорил суетливой скороговоркой шедший слева, тот, что был в костюме, — пойдемте со мной! Советский рай — замечательное место! Встретитесь с женой, с друзьями, с коллегами. Они все там. Это почти санаторий! Трехразовое питание, кинозал, собрания и лекции, массаж, сауна… Постоянная связь с верхом. Пойдемте, не слушайте вы этого небожителя. Все, что он говорит, — чуждо советскому человеку — и живому, и мертвому… А вы же атеист!..
— Павел Александрович, — горячечно вступал в разговор «небожитель». — Вы же лучше других, вы заслуживаете, чтобы попасть в настоящий Рай. Вы будете первым советским человеком, попавшим туда! Это же честь, и вы ее заслуживаете! Зачем вам этот холодный Советский Рай, где все так же, как и при жизни в Советской стране?! А у нас там вечная весна, цветы, фрукты круглый год…
Казалось, что Добрынин не слушает их. Он шел, глядя вперед. Взгляд его терялся в бесконечных снежных линиях холмов.
Впереди показался поднимавшийся над деревьями дымок. Добрынин, заметив его, оживился.
Минут через пять приблизились они к этому дымку. Поднялись на невысокий холмик, и с его вершины открылась им замечательная по красоте и смыслу картинка.
Возле шалашика у костра сидел знакомый лицом пожилой лысоватый человек в бежевом костюме с жилеткой и в накинутой поверх костюма шинели. Перед ним в круге черной оттаявшей земли горел, потрескивая, костер. .
Человек этот, увидев проходившую мимо троицу, улыбнулся и приветливо помахал рукой.