Пуля с Кавказа
Шрифт:
– Мне нужно подумать.
– Но… это не отказ?
– Нет, – мягко сказала Атаманцева, – это не отказ.
– Я вернусь через две, много три недели. И очень, очень надеюсь на ваш благосклонный ответ. Честь имею!
Маховик событий гнал теперь друзей в обратную сторону. Спустя сорок восемь часов они прибыли в Темир-Хан-Шуру. Там подполковник первым делом пошёл на телеграф и вернулся оттуда с приказом: Лыкову и Таубе немедленно прибыть в столицу, захватив с собой капитана Ильина. Видимо, того ожидало серьёзное отличие и, возможно, новое назначение.
Плыть вверх по Волге было бы слишком длинно. Питерцы
– Да! – то и дело повторял он, лихорадочно блестя глазами, – Это вам не Тифлис!
– Посмотрим, Андрей Анатольевич, что вы скажете о Петербурге, – посмеивался Таубе. – Может, и уезжать оттуда не захочется…
140
Железница – железная дорога.
Ещё ночь в поезде, и они оказались в столице. Подполковник прямо с вокзала повёз всех в Военное министерство, не дав соскучившемуся Лыкову даже на минутку забежать домой. В закутке у Енгалычева все трое переоделись в парадные мундиры и, в сопровождении генерал-майора, пошли представляться Обручеву. Начальник Главного штаба принял их сразу.
Таубе, почему-то хмурый, доложил генерал-адъютанту:
– Ваше высокопревосходительство! Агент турецкой разведки по вашему приказанию доставлен!
Лыков неуверенно хихикнул. Что за блажь нашла на Витьку – шутить перед начальством? Однако барон был серьёзен, как никогда. Он развернулся к Ильину и сказал ему с крайней неприязнью:
– Вы арестованы. Сдать оружие!
Таубе с Лыковым сидели в отдельном кабинете ресторана «Медведь» и молча глушили коньяк. Отдала душу уже третья бутылка, но обоих всё не отпускало… Наконец, Лыков спросил:
– Когда ты впервые начал догадываться?
– Сразу же. Слишком нарочито он играл роль сироты, ненавидящего всех горцев за то, что они лишили его отца. Перебор… Сын никогда даже не видел своего родителя, а такая сильная любовь! Обычно на характер человека оказывают влиние окружающие его живые люди, а не покойники. Помнишь, мы ходили с тобой ночью на полицейский телеграф?
– Да. Ты развёл тогда такую таинственность…
– Я запросил Военное министерство – кем является мать Ильина? И мне ответили: она полька, дочь графа Волоковицкого, инсургента, высланного на Кавказ и там скончавшегося.
– Она, стало быть, вырастила сына? В такой ненависти к русским, а не к горцам.
– Да. Но ей помогали – позже скажу, кто.
– Но это дало тебе лишь подозрение. А прочие события? Согласись, что ничто не указывало явно на капитана.
– Конечно. Я, как и ты, искал улики и не находил их. И лишь потом догадался: изменник тот, кто вернётся с нами в Темир-Хан-Шуру.
– Это как понимать?
– Лемтюжников задумал операцию так, чтобы бросить подозрение на другого человека, а своего агента полностью обелить. Для жертвы он с самого начала выбрал Даур-Гирея.
– Значит…
– Да. Иса Бечирович Даур-Гирей был честный офицер.
– Они убили его?
– Конечно. И обезобразили до неузнаваемости труп, чтобы никто никогда не смог его опознать. Он лежит сейчас на одном из восьми ледников Аддалы-Шухгелымеэр, в таком месте, что найти невозможно.
– Но я всё-таки не до конца понял твою фразу насчёт того, кто вернётся.
– Это просто. Мы думали, что охотимся за турецким резидентом. И что изменник неминуемо выдаст себя в решающем бою, ввиду начальства. А на самом деле турецкий резидент проводил собственную операцию. По глубокому внедрению своего лучшего агента! И самый бой был лишь частью его плана, вовсе не последней.
– Но ведь Ильин лично застрелил Лемтюжникова у нас с тобой на глазах!
– Да. И это был наиболее сильный ход старого дезертира. Он даже на время сбил меня с толку. И лишь спустя время я понял: Лемтюжников повёл себя, как шахид. Мученик, павший за истинную веру. Ненависть к России была у него столь велика, что он решил пожертвовать своею жизнью для достижения высокой цели – создать сверхагента. Ведь в случае успеха с Ильина сняли бы все подозрения. И он стал бы делать в разведке быструю и успешную карьеру. Да мы сами, на радостях, перевели бы его в Петербург, в Военное министерство. Представляешь, к секретам какого уровня получил бы тогда доступ этот человек?
– Что-то у тебя не натурально выходит, – возразил Лыков. – Отдать свою жизнь за продвижение агента… Такого не бывает! Книжные какие-то страсти. Можно ли пожертвовать собой ради служебного успеха, которого даже и не увидишь? Только ради очень близкого человека.
– Так оно и было. Не только и не столько мать воспитывала нашего лихого капитана. Ильин для Лемтюжникова был не просто агент; он был ему, почти, как сын. Помнишь, из Гуниба я посылал ещё одну телеграмму, в Тифлис? В ней поручалось тамошнему разведочному отделению проверить возможные связи матери Ильина с Лемтюжниковым. Они же жили в одном городе несколько лет. И что оказалось? Иблис состоял любовником безутешной вдовы. Часто посещал дом, помогал деньгами… И ещё оказывал большое влияние на её единственного сына. Можно сказать, что он и вырастил мальчишку. Добавив ненависти к русским…
– Как это выяснилось? – живо спросил сыщик. – Через прислугу?
– Конечно. Все такие подробности обнаруживаются именно через расспросы прислуги. Много лет прошло, но нашим повезло – кухарка ещё жива! Она и показала. Помнишь, я говорил перед походом, что Лемтюжников проживал в Тифлисе под видом торговца коврами Ибрагимова? Вот тогда-то он и сблизился с вдовой чиновника Ильина. И, фактически, заменил её сыну отца. С 1870-го и до начала войны, семь лет он ежедневно бывал в их доме. Полагаю, Иблис уже тогда готовил из ребёнка своего особо доверенного агента. Поэтому и жизнь за него отдал, не задумываясь…
– А тот так же не задумываясь застрелил столь близкого ему человека? Не моргнув глазом?
– Тот поступил так, как полагалось по плану. Разработанному Лемтюжниковым и заранее доведённому до капитана. Что у последнего в тот момент творилось в душе, сказать не берусь. Но следует признать, что оба негодяя выказали огромное присутствие духа. И пошли на большие жертвы ради того, что считали своим долгом.
– Ты сказал, что Ибрагимов-Лемтюжников сбежал из-под ареста, когда был раскрыт в 1877 году. К вдове он и сбежал?