Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
– Я подожду, по крайней мере до тех пор, пока не вернется Генрих! – ответил я. – У меня еще есть дела на перевязочном пункте. Спокойной ночи!
Мюллер все так же, молча, сидел на ящике с перевязочным материалом. Я взял журнал регистрации раненых и погибших бойцов нашего батальона. В нем было 118 фамилий. Много ли это было? Да, собственно говоря, нет. Менее 15 процентов от общей численности личного состава. [67]
В самом начале списка стояли фамилии лейтенанта Штока и унтер-офицера Шефера, вскоре к ним добавились Дехорн и Якоби. Ниже я прочел: Крюгер, Шепански, Штольце, Хиллеманнс, Макс Хайткамп. Казалось, что эти фамилии как будто выделяются из общего списка, словно они были написаны более крупными буквами. Я прекрасно понимал, что в эту книгу смерти и страданий еще будет вписано немало фамилий. И позади
67
В большинстве частей немецких сухопутных войск на Восточном фронте потери были намного выше. Так, 17 ноября 1941 г. начальник Генштаба сухопутных войск Гальдер записал в своем дневнике, что с 22 июня до 13 ноября потери (без больных) войск Восточного фронта составили 699 726 чел. убитыми, ранеными и пропавшими без вести, что составило 20,58 % средней численности войск, равной 3,4 млн чел. (сухопутных войск, без учета около 900 тыс. чел. армий союзников Германии).
Снаружи раздались голоса. Мюллер и я бросились к двери. По деревенской улице к нам приближалась группа людей и вереница подвод. Одна, две, три, четыре, пять повозок и четыре лошади! Генрих, Тульпин, Кунцле, четыре санитара-носильщика и четверо русских добровольцев! [68] Унтер-офицер Тульпин подошел ко мне и доложил:
– Все раненые переданы в санитарную роту! Один санитар-носильщик ранен в плечо, один русский возница убит! Одна лошадь убита, одна ранена! Все повозки и медицинское оборудование доставлены на место!
68
Так называемые «добровольные помощники» (Hilfswilliger), сокращенно «хиви», набиравшиеся из местного населения и военнопленных. Каждый хиви получал продовольственный паек немецкого солдата, а после 2 месяцев испытательного срока и зачисления в качестве «добровольца вспомогательной службы» – и денежное содержание. В штатах немецкой дивизии конца 1942 г. число хиви составляло около 15 % общей численности. Таким образом, хиви давали возможность немцам держать больше солдат в боевых подразделениях. Советские солдаты их ненавидели, как правило, в плен не брали, расстреливали тут же. Наши танкисты, по воспоминаниям, громя немецкие тылы, часто слышали от немецких обозников крики «Свои» и русский мат. Таких давили гусеницами и уничтожали огнем без пощады. В конце войны сотни тысяч бывших хиви, взятых в плен, после фильтрации и казни наиболее «выдающихся» в предательстве, были отправлены в лагеря НКВД и спецпоселения.
Таков оказался ответ на все наши мрачные мысли! Мюллер и я радостно приветствовали всех. Мы были вне себя от счастья, как будто они снова восстали из мертвых. Потом мы внимательно осмотрели колонну.
Маленький Макс тянул сразу две телеги, вторую прицепили к его собственной, когда другая лошадь была убита. Вскоре Мюллер осмотрел своего подопечного с головы до копыт.
– Все в порядке, Мюллер? – спросил я.
– Так точно, герр ассистенцарцт! На нем ни одной царапины!
Повозки одна за другой подъезжали к самому крыльцу, санитары заносили одеяла и медицинское оборудование обратно в санчасть. Потом Кунцле и русские возницы отвели лошадей в конюшню. Вскоре все собрались в помещении санчасти, и Тульпин подробно рассказал обо всем.
Он благополучно доставил всех наших раненых на дивизионный медицинский пункт и передал их местному персоналу. Потом он отправился к соседней деревне и со всей колонной спрятался в кустах. Там он подождал, пока русские танки не уехали. Теперь в деревне не осталось больше никого из русских, однако там царила полнейшая неразбериха. На батальонный перевязочный пункт сносили раненых, убирали на обочину дороги раздавленные противотанковые пушки, вновь устанавливали в траншеях на окраине деревни пулеметы. Когда первым раненым оказали помощь и погрузили на наши телеги, уже начало смеркаться. Здесь было одно ранение в брюшную полость, одно ранение легкого и трое бойцов с ранением в голень. Эти трое взяли с собой свое оружие и прихватили еще по три гранаты каждый.
Выехав из деревни, не успели они проехать и двухсот метров, как вдруг попали под сильный вражеский огонь. Они защищались не щадя своих сил, бросая гранаты и стреляя по вспышкам дульного пламени, хорошо
– Генрих был уже там, а наш раненый фельдфебель лежал на операционном столе. Вот и все, герр ассистенцарцт! – На этом Тульпин закончил свой рассказ.
Когда я вернулся на командный пункт батальона, все уже спали. Один только Нойхофф, которого уже давно мучила бессонница, все еще бодрствовал.
– Они вернулись? – сразу же спросил он меня шепотом.
– Так точно, герр майор! Всех раненых доставили на дивизионный медицинский пункт. На колонну совершили налет русские, но унтер-офицер Тульпин отлично проявил себя. Считаю, что он заслужил, чтобы его наградили Железным крестом 2-го класса! – прошептал я в ответ.
– Завтра утром подайте мне подробное донесение об этом!
Он повернулся на другой бок, я задул свечу и уже через несколько минут заснул, надеясь, что в эту ночь иваны оставят нас в покое.
И действительно, в течение всей ночи русские не беспокоили нас, и даже весь следующий день прошел спокойно.
Глава 15
Маниакальная депрессия, волынская лихорадка и обморожения
Ближе к обеду на командный пункт батальона явился Больски. Отдав честь, он доложил:
– Я приказал арестовать унтер-офицера Шмидта за невыполнение приказа и трусость перед лицом врага!
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Нойхофф был ошеломлен и раздосадован. Он прочел рапорт Больски и, не проронив ни слова, положил его на стол.
– У меня в голове не укладывается, – сказал он наконец. – Он же всегда был примерным солдатом! Награжден Железными крестами 2-го и 1-го класса!
Нойхофф отодвинул от себя рапорт Больски.
– Это сулит одни лишь неприятности! – продолжал он. – Я обязан передать его в штаб полка, а это означает, что Шмидту конец! Верный смертный приговор!
Как следовало из рапорта Больски, русские атаковали правый фланг 10-й роты. Все схватили свое оружие и бросились занимать свои места в траншеи. Только унтер-офицер Шмидт не двинулся с места и остался в своем блиндаже, где его в конце концов и обнаружил Больски, который совершал обход позиций. Шмидт выглядел растерянным, и казалось, что он испытывает панический страх. Больски потребовал, чтобы он присоединился к своим товарищам. Шмидт неохотно отправился к подчиненному ему пулеметному расчету, но продолжал оставаться совершенно безучастным и не отдавал своим бойцам никаких приказов. Больски еще раз в категорической форме приказал унтер-офицеру Шмидту – на этот раз в присутствии его подчиненных – приступить к исполнению своих обязанностей и принять участие в боевых действиях. Поскольку он должен был срочно организовать оборону для отражения вражеской атаки, у Больски не было больше времени заниматься унтер-офицером Шмидтом. Но когда через некоторое время Больски еще раз зашел на позицию пулеметного расчета Шмидта, того не оказалось на месте, так как он снова вернулся в свой блиндаж. После того как русская атака была отбита, Больски приказал арестовать Шмидта, собрал показания свидетелей и написал рапорт.
Это был действительно явный случай невыполнения приказа и проявления трусости перед лицом врага. Хорошо зная унтер-офицера Шмидта, никто никак не мог поверить в такое. Я вспомнил о том, как в первый день Русской кампании Шмидт прикрывал меня огнем своего пулемета, когда я обнаружил рядом с белым флагом с красным крестом своего убитого друга Фрица. Я вспомнил, как мужественно вел себя Шмидт во время боя за перешеек у деревни Гомели. И во время нашего прорыва 2 октября он образцово исполнил свой долг, за что и был награжден Железным крестом 1-го класса. Сразу после боя он добровольно вызвался пойти со мной, чтобы забрать раненого обер-лейтенанта Штольце с минного поля. Если в рапорте Больски все было указано верно, а в этом не было никаких сомнений, то тогда, очевидно, Шмидт был серьезно болен.