Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
Но где раздобыть столько газетной бумаги? Я послал свою машину в тыл, где наши обозы и тыловые подразделения начали готовиться к зиме. Конечно, до сих пор им и в голову не могло прийти, что нам придется прибегнуть к таким чрезвычайным мерам, чтобы справиться с холодом. Для них газета была не чем иным, как просто газетой. Мы нашли тысячи старых немецких и русских газет, журналов и иллюстрированных пропагандистских брошюр и плакатов. Пропагандистский материал был частично наш собственный, а на другом красовались портреты Сталина и Ленина. Теперь у нас было достаточно бумаги. И мы неплохо повеселились при мысли, что коммунистические пропагандистские брошюры и плакаты помогут согреться немецким солдатам. Моя маленькая санитарная колонна из пяти повозок постоянно разъезжала по окрестным деревням в поисках бумаги, и вскоре
Прошло совсем немного времени, и мы по достоинству оценили русские деревянные рубленые избы. Даже самый бедный русский хорошо знал, как строить дома, предохраняющие от лютых холодов. В каждой русской избе имелась огромная печь с открытым очагом в торце. Толстые стены печи были выложены из кирпича и глины, они накапливали тепло и сохраняли его много часов после того, как огонь уже погас. Расход дров оказался на удивление незначительным. Зимой вся жизнь крестьян в русских деревнях проходила вокруг этой печи, а ночью они на ней спали.
Внешние стены домов были сложены из толстых бревен, а щели между ними – настолько плотно заделаны мхом, что совершенно не продувались зимними ветрами. В каждой избе был деревянный потолок, соломенная крыша и двойные окна, которые зимой никогда не открывались. Почти все дома были одноэтажными, и в них редко имелось более двух комнат: кухни-столовой с отделенным лишь дощатой перегородкой местом для приготовления пищи, а также второго помещения, в котором порой, как признак особой роскоши, стояло несколько простых кроватей. Позади дома находился утепленный хлев для коров и свиней, отделенный от дома только дощатой перегородкой, благодаря которой в него тоже поступала часть тепла из жилой избы.
Зимой русские сельские жители мылись очень редко, а чаще всего вообще не мылись. [70] Пригоршни воды было достаточно, чтобы по утрам промыть глаза после сна. Зато летом русские отводили душу в бане, которая имелась почти при каждом доме, где они смывали грязь, накопившуюся за долгую зиму. Обычно такая русская баня находилась в пятнадцати – двадцати метрах позади жилого дома, как и сам дом, она тоже строилась из толстых бревен, и, как правило, в ней не было окон. В центре этого высокого, узкого помещения имелся очаг, сложенный из плоских булыжников, у одной из стен были установлены одна над другой деревянные полки, а у противоположной стены стояли деревянные кадки с водой.
70
Русские люди всегда мылись в бане еженедельно (обычно по субботам) и зимой.
Процесс мытья в такой бане происходил чаще всего коллективно – всей семьей, а иногда в этом принимали участие и несколько соседей. Сначала в очаге разводился огонь, пока камни не накалялись. Потом ковшами на них плескалась вода из кадок, в результате чего над камнями поднимался густой пар, заполнявший все помещение. Пришедшие в баню усаживались на полки, причем чем выше они сидели, тем было горячее. После того как поры кожи раскрывались и пот начинал ручьями течь по телу, мужчины и женщины хлестали друг друга березовыми вениками, чтобы усилить приток крови к коже. При этом распаренные в горячей воде березовые веники наполняли все помещение бани свежим, весенним ароматом. Такая парная баня и массаж березовыми вениками обычно продолжались пятнадцать – двадцать минут или даже меньше, если кто-то не выдерживал, так как подобная процедура представляла собой значительную нагрузку на сердце. Затем все тело окатывалось холодной водой из деревянных кадок и насухо вытиралось льняным полотенцем.
Если все делать правильно и соблюдать меру, то такая парная баня отличное средство, повышающее тонус всего организма. Правда, при первом посещении русской бани я немного перестарался, и потом в течение почти двух часов у меня был слишком частый пульс, достигавший 120 ударов в минуту.
В каждой русской деревне имелись огромные общественные амбары для хранения зерна и других продуктов полеводства. Точно так же, как в избе русского крестьянина было только самое необходимое, так и уклад всей его жизни был направлен на удовлетворение лишь самых необходимых потребностей. На полях выращивались
К занятию племенным животноводством или земледелием в больших масштабах государство допустило только колхозы. Такие колхозы располагали площадями от 2 до 6 тысяч гектаров и преобладали во всей стране. Каждым колхозом руководил надежный член коммунистической партии, который, как правило, обращался с колхозниками как с крепостными крестьянами и не давал развернуться никакой личной инициативе. Каждый колхозник, в том числе и дети, был обязан выполнить определенную рабочую норму. У колхозников было мало личной свободы, и правительственными органами было точно предписано, что им разрешалось иметь в личной собственности. Колхозники получали лишь малую долю от ежегодно получаемой прибыли своего колхоза. Эта доля могла выплачиваться деньгами или выдаваться сельскохозяйственной продукцией и, в зависимости от урожая, была эквивалентна стоимости от 100 до 150 килограммов зерна.
Проводимая коммунистическим правительством политика выжженной земли больно ударила, прежде всего, по гражданскому населению России. Сталинский приказ гласил: «Не оставлять врагу ни килограмма хлеба или зерна. Весь крупный рогатый скот должен быть угнан. Все запасы продовольствия должны быть уничтожены, чтобы не достаться врагу!» Отступавшие войска под командованием комиссаров, а также многочисленные гражданские команды, которые возглавляли местные партийные органы, часто даже выходили за рамки этого приказа. Коммунистами не принимался во внимание тот факт, что на разоренных и сожженных территориях были вынуждены оставаться миллионы местных жителей, не имевшие абсолютно никаких продуктов питания.
Когда установились холода, к нам нерешительно потянулись русские крестьяне с мучившим их вопросом: что же теперь будет с ними? У них было слишком мало продуктов питания, чтобы пережить зиму. При этом они прекрасно понимали, что это их соотечественники уничтожили все запасы продовольствия. К сожалению, мы могли только ответить им, что в настоящее время нам самим не хватает продовольствия. Но мы попытались успокоить их и обещали после падения Москвы позаботиться и о них. [71] Благодаря высокому темпу нашего наступления приказ Сталина удалось выполнить не повсеместно, и в Калинине в наши руки попали огромные зернохранилища, доверху набитые зерном. Однако в данный момент у нас не было возможности организовать его подвоз.
71
Немцами планировалось, что в течение зимы 1941/42 г. вымрет от голода и холода не менее 30 млн чел. на захваченных территориях – будущем «жизненном пространстве» германской нации.
Как обычно, и в Князево половина домов деревни была конфискована для наших нужд, деревенские жители разместились во второй половине. Правда, теперь мы подумывали о том, что, видимо, нам придется эвакуировать в тыловые районы всех жителей деревни. Только так мы могли обеспечить максимальную защиту от зимних холодов для всего батальона. На командном пункте батальона зазвонил полевой телефон. Ламмердинг снял трубку, а затем повернулся к нам.
– Почта! – радостным голосом сообщил он.
Эта новость с быстротой молнии разнеслась по всему батальону. Это случилось впервые с конца сентября и всего лишь в третий раз с начала Русской кампании, когда почта доходила до нас. Чтобы не ждать еще дольше, я послал Фишера на моем «Опеле» в почтовое отделение дивизии. Все приготовились празднично отметить сегодня вечером это событие. В русских печах был разведен особенно большой огонь, всем раздали дополнительные пайки чая, и, словно дети, ожидающие начала рождественских праздников, с плохо скрываемым нетерпением мы ждали, когда же вернется Фишер и когда сортировщики писем в нашей канцелярии разберут почту и разложат ее по ротам.