Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
Мюллер прочел эту запись. Для него это ранение означало освобождение от службы на передовой, а может быть, и отпуск по ранению дома в Германии с женой и детьми. В любом случае это был шанс остаться в живых вместо вполне реальной перспективы погибнуть и найти себе могилу в российских снегах. Мюллер еще раз взглянул на свою медицинскую карточку. А потом спокойно, как само собой разумеющееся сказал:
– Ведь не хватает всего трех пальцев, герр ассистенцарцт! Да к тому же на левой руке! Я могу справиться со своей работой и одной правой! Я прошу разрешения остаться!
Возможно, что кому-то это желание показалось
– Хорошо, Мюллер! – сказал я. – Вы можете остаться! Но только до тех пор, пока не введете Генриха в курс дела и пока фронт не стабилизируется. Но потом вам придется все же уехать!
– А разве без надлежащего лечения его руке не станет хуже? – спросил Тульпин. – Я имею в виду, не потеряет ли он всю ладонь, если сейчас останется?
– Нет, Тульпин! – успокоил его я. – Я сам прослежу за этим! Завтра кровотечение наверняка прекратится. Тогда мы снимем давящую повязку и наложим специальную повязку с рыбьим жиром. Благодаря этой мази на основе рыбьего жира здоровые клетки организма смогут лучше восстановиться и отторгнут поврежденные ткани. Вероятно, тогда хирург сможет лучше определить, где ему проводить ампутацию!
– Вы не считаете, что его надо доставить хотя бы на наш дивизионный медицинский пункт, герр ассистенцарцт? – настаивал Тульпин. – Я бы отвез его туда и обратно!
– Нет! Дивизионный медицинский пункт настолько перегружен, что у них нет времени заниматься ранениями пальцев. Об этом говорится даже в официальных сводках. Санитарные машины в состоянии перевезти лишь четвертую часть раненых, подлежащих эвакуации. Нет, Тульпин! Не беспокойтесь понапрасну, с Мюллером все снова будет в порядке!
Неожиданно я обратил внимание на то, что Тульпин вел себя очень нервно. Уголки рта подрагивали, взгляд был блуждающим, зрачки – расширены.
Дверь распахнулась, и санитары-носильщики внесли двух тяжелораненых из 10-й роты. По их словам, русские ворвались в наши траншеи, и сейчас бойцы 10-й роты снова пытались выбить их оттуда в рукопашном бою. Так что можно было ожидать еще больше раненых. Тогда я поручил Тульпину и Генриху организовать доставку этих раненых на перевязочный пункт. Мюллер помогал мне оказывать помощь двоим тяжелораненым. Как всегда, спокойно и молчаливо он делал свою работу, заранее зная, что мне понадобится, и держал себя соответствующим образом. Он всегда был надежен и скромен, не ожидал ни признания своих заслуг, ни похвалы. Он был одним из тех незаметных, бескорыстных людей, истинную ценность которых иногда трудно распознать. Однако как бы изменился мир, если бы в нем было больше таких людей, как Мюллер!
Перевязав раненых и оказав им необходимую помощь, мы присели возле теплой печки. Здоровой правой рукой Мюллер подбросил в огонь несколько новых поленьев. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя он должен был испытывать сильную боль в левой кисти.
– Сделать вам укол морфия, Мюллер? – спросил я. – Вы, должно быть, испытываете сильную боль!
Он как-то странно посмотрел на меня, словно хотел что-то сказать. Но сдержался и снова уставился на полыхавший в печи огонь.
– В чем дело, Мюллер? Почему вы так странно посмотрели на меня?
– Я бы хотел обойтись без морфия, герр ассистенцарцт! – ответил он. – Я его боюсь!
И вдруг
– Тульпин пристрастился к морфию, и вы знаете об этом! – выпалил я. – Не так ли, Мюллер?
– Так точно, герр ассистенцарцт! – едва слышно подтвердил он.
– Почему вы не сказали мне об этом, когда я вас расспрашивал о Тульпине?
– Я боялся, герр ассистенцарцт! Морфий – это страшное дело. Если кто-то начинает принимать его, это даже хуже, чем смерть!
– Так-так! Значит, вы уже давно знали о том, что Тульпин регулярно колет себе морфий, знали с тех пор, как к нам прибыл унтерарцт Фреезе?
– Так точно, герр ассистенцарцт! Тогда я уже знал об этом. – Мюллер замолчал и снова посмотрел на огонь. Потом он продолжил: – А не сказал я вам потому, что Тульпин мне клятвенно обещал, что будет колоть себе все меньшую и меньшую дозу, чтобы в конце концов полностью освободиться от зависимости!
– Да, но где он доставал морфий? Мы с Фреезе проверили наши запасы, и все было на месте!
– Он привез запас ампул из Франции, когда его перевели в наш батальон, – сказал Мюллер. – Но он твердо обещал мне, что перестанет колоться, как только его запас морфия закончится. И я поверил ему. Ведь он образованный человек, герр ассистенцарцт! После войны он хочет продолжить обучение на медицинском факультете. У него отличные перспективы в жизни, и всему этому придет конец, если он будет продолжать колоться.
Мюллер явно испытал облегчение, когда рассказал мне все без утайки. Оказывается, после ранения, полученного во Франции, Тульпину кололи морфий. Возможно, при этом врачи не были достаточно осторожны, но, как бы там ни было, у него появилась зависимость, и он начал колоться сам. Постепенно он увеличивал дозу, чтобы добиться нужного эффекта, и в конце концов стал безвольным рабом наркотика.
А потом началась настоящая драма. Как-то раз Мюллер, втайне от остальных, лечил воспаление, которое возникло у Тульпина вследствие неудачно сделанного укола морфия, и с этого момента был вынужден делить с наркоманом все его эмоциональные взлеты и падения. По доброте душевной он надеялся, что сможет помочь Тульпину избавиться от наркотической зависимости и что это останется втайне от остальных. Из сострадания он дважды давал ему морфий, когда его личные запасы истощились, а организм требовал очередную дозу. Позднее Мюллер уже не шел на поводу у наркомана и категорически отказался давать ему морфий, тогда Тульпин самовольно брал морфий из наших запасов. Но неожиданно недавно Тульпин раздобыл где-то изрядный запас морфия, но Мюллер не мог даже предположить, где он его взял. Из этого запаса Тульпин возместил морфий, самовольно позаимствованный у нас, поэтому проверка Фреезе и не выявила недостачу.
Но Тульпин решил, что его пристрастие к морфию не осталось незамеченным. Поэтому он написал прощальное письмо и исчез из медсанчасти. Мюллер вытащил из кармана своего мундира смятый листок и подал его мне. Я прочел неровные, неразборчиво написанные строки:
«Это не имеет больше никакого смысла! Ты единственный, кто знает, как тяжело я страдал. Я решил положить этому конец, пока не увяз в этой гибельной трясине еще глубже, и ты вместе со мной. Когда ты найдешь это письмо, я уже покончу с собой.