Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
Генрих предложил взять с собой только две задние четверти туши, каждая из которых наверняка весила не менее пятидесяти килограммов. Чтобы преодолеть охватившую меня дурноту, я сказал себе, что иметь или не иметь сто килограммов мяса – это дело большой важности. Мы сняли шкуру с задней части туши, вырезали задние ноги из суставов, просунули сквозь сухожилия толстую палку и поочередно вынесли каждую заднюю четвертину к стоявшей на улице повозке, где природный аппарат быстрой заморозки тотчас включился в работу.
В 6 часов вечера, когда мы уже находились под обстрелом вражеских минометов, пришел наконец приказ об отступлении. Обер-фельдфебель Шниттгер с двадцатью бойцами
По пути нам то и дело попадались армейские грузовики. Большинство из них были взорваны или сгорели, но попадались и такие, которые были брошены впопыхах и лишь обездвижены, а в остальном были вполне исправны. Многие из них были нагружены предметами снабжения. Проходя мимо них, мы брали себе то, что могло нам еще пригодиться. Видимо, эти грузовики пришлось бросить, когда они попали под вражеский обстрел. Вполне возможно, что русские уже прорвались справа и слева от нас. Мы допускали мысль, что, прежде чем соединиться с нашими товарищами, нам придется еще не раз вступать в бой с противником.
Термометр стоял на отметке 45 градусов мороза. Холод пробирал до самых костей, движения бойцов стали неуклюжими и неловкими. Колонна сильно растянулась, так как потеря тепла заставляла наиболее уставших из нас двигаться все медленнее. Измученные, замерзшие солдаты еле волочили ноги. Лишь немногие из них ясно осознавали, что с ними происходит. Шагавший рядом со мной Ламмердинг уже дважды падал без видимой причины. Он снова поднимался, разминая негнущиеся конечности и удивленно качая головой.
– Я как будто пьян! – пробормотал он.
– Это из-за холода! – крикнул я сквозь свой подшлемник. – Твое чувство равновесия нарушено из-за этого собачьего холода!
– Ерунда! Этого не может быть! – не поверил Ламмердинг.
– Напротив! Еще как может! Только не пытайся всю дорогу до линии Кёнигсберг поторапливать своих солдат, иначе мы доберемся туда без них! Посмотри, колонна все больше и больше растягивается!
Мы остановились и пропустили мимо себя всю колонну. В самом конце шли самые ослабленные бойцы. Время от времени кто-нибудь из них опускался в снег и ни за что не хотел продолжать движение. Лорелея снежной пустыни пела ему свою колыбельную песенку. Тогда мы пинали упавшего, силой снова поднимали его на ноги, били по лицу и ругали последними словами. Мы делали все возможное, чтобы напомнить ему о его долге не сдаваться до последнего. И если уже ничего не помогало, мы заворачивали смертельно уставшего солдата в одеяла и укладывали на одну из двух наших повозок, предварительно согнав с нее не менее уставшего, но уже все-таки успевшего немного отдохнуть бойца.
Но и эта долгая ночь в конце концов закончилась. Утром мы нашли на дороге окоченевшие трупы восьми вражеских солдат. Видимо, это был разведывательный дозор русских, который расстреляли солдаты из 26-й дивизии. После двенадцатичасового марша батальон прибыл в Панино. Мы прошли почти сорок километров и находились всего лишь в семи километрах от деревни Гридино, у которой начинался наш участок оборонительной линии Кёнигсберг.
На железнодорожной станции Панино (линии Ржев – Торжок) стоял готовый к отправке поезд с несколькими сотнями раненых. Еще около ста двадцати раненых, кое-как прикрытых одеялами, лежали на соломе на холодном полу в здании станции.
Мы сделали короткий привал, чтобы показать беспомощным тяжелораненым, что они не беззащитны. К нам присоединился Шниттгер, сообщивший, что русские следуют за нами буквально по пятам.
Пройдя еще около трех километров, мы встретили фон Бёзелагера. Он специально вышел навстречу батальону, чтобы показать нам дорогу к нашему участку линии Кёнигсберг. В то время как весь батальон во главе с Ламмердингом отправился в Гридино, до которого оставалось еще почти четыре километра, Генрих и я приняли приглашение фон Бёзелагера и пошли вместе с ним на его командный пункт. Очевидно, он заметил, что наши силы были уже на исходе.
– Итак, – сказал он, – сначала присядьте! У меня найдется для вас чашка горячего бульона!
Генрих поднялся со своего места, чтобы принести суп, но фон Бёзелагер покачал головой.
– Сегодня я ваш кельнер! – возразил он.
Пока мы отогревались у жарко натопленной печи и черпали ложками горячий бульон, фон Бёзелагер рассказал нам о линии Кёнигсберг.
– Это не самая лучшая из возможных оборонительных линий, но она возведена с учетом всех тактических правил и обладает неплохими возможностями для успешной обороны!
– Как долго мы останемся здесь? – спросил я.
– Надеюсь, что достаточно долго! Мы не можем и дальше отходить назад, в противном случае наше положение значительно ухудшится. На этом рубеже мы обязаны остановить русских!
– Хорошо! Самое главное, что отступление по снегу, льду и холоду наконец закончилось! Каждый из наших бойцов наверняка предпочел бы иметь дело с пятьюдесятью русскими, чем пройти еще хотя бы пятьдесят метров! Тем не менее я так и не понял, наше положение печально или безнадежно?
– А вот это мы очень скоро узнаем! – проворчал фон Бёзелагер.
Глава 24
Слезы старого воина
Фон Бёзелагер оказался прав – мы очень скоро узнали это. Но сначала противник великодушно предоставил нам один день отдыха.
В Гридино [97] к нам снова присоединился обер-лейтенант Бёмер. Ранение, полученное им в бою за Щитниково, оказалось, к счастью, легким, и теперь он опять был годен к строевой службе. Вместе с ним прибыл и юный лейтенант Кизо, который получил ранение еще осенью, а теперь снова выздоровел. Как старший по званию, офицер Бёмер принял командование батальоном, Ламмердинг снова стал адъютантом, а Маленький Беккер получил 12-ю (пулеметную) роту. Лейтенант Олиг стал командиром 11-й роты, а лейтенант Кизо принял 10-ю роту. Наша боевая численность составляла теперь 6 офицеров и 137 унтер-офицеров и рядовых.
97
В 4 км юго-восточнее станции Панино, ныне не существует.
Несмотря на неотложность оборудования позиций, во второй половине дня 2 января 3-й батальон получил официальное разрешение на шесть часов отдыха. Это было скромное признание наших заслуг, принесшее нам шесть нереальных, словно украденных часов отдыха. Впервые за восемнадцать дней наши бойцы смогли лечь и по-настоящему выспаться, вместо того чтобы урывками спать между дежурствами в карауле или во время затишья, в любую минуту ожидая новой атаки русских. В последние дни я пришел к заключению, которое раньше не мог даже допустить, а именно что человек может выдержать гораздо большие лишения и трудности, чем животное. Он способен на это, так как в решающие моменты мог включать свой рассудок и тем самым избегать ненужной траты сил.