Пурпур и бриллиант
Шрифт:
Лагерь был покинут, но ее не оставляло ощущение, что здесь кто-то есть. Какой-то еле слышный звук потревожил тишину. Она остановила лошадь. Каролина не была уверена, кто издавал эти звуки – животное или человек. Она напряженно вслушивалась. Вот он, снова. Слабый стон. Он исходил из кустов тамариска.
Полуприкрытый свисающими ветвями, под кустом лежал мужчина в голубом бурнусе. Как смертельно раненный зверь, он нашел себе укрытие и забился в него.
Каролина с жалостью узнала в человеке Разима. Его глаза были широко раскрыты и смотрели в темноту с выражением упрямой надменности.
Она не заметила, что песок под
Каролина молча склонилась над умирающим. Она не решалась окликнуть его. Подняв глаза, она увидела, что ее лошадь нашла кусочек земли, поросший травой. Внезапно кобыла настороженно подняла голову. В тот же момент Каролина тоже почувствовала легкую дрожь, пробежавшую по земле. Это были ритмичные удары, становившиеся все ближе, все отчетливее. Теперь Каролина слышала стук копыт. Не способная даже сдвинуться с места, она так и сидела, склонившись к Разиму. Тень всадника накрыла ее. Несколько секунд вглядывалась она в лицо подскакавшего человека, прежде чем осознала, что это Рамон Стерн.
Испытывая невероятное облегчение, она обвила его руками, прижалась к нему, не в силах вымолвить ни слова. Да и что сейчас значили слова? Она хотела только чувствовать на своей щеке прикосновение его бурнуса, вдыхать с закрытыми глазами этот терпкий запах, исходящий от мужского тела. Это длилось всего миг, не дольше вздоха, но он стоил больше, чем месяцы скитаний и преследований, лежащие за ее спиной. Снова открыв глаза, Каролина встретила его взгляд и испугалась. Такая в нем таилась невысказанная любовь, что она поспешила высвободиться из его рук. Но это было не испугом, а, скорее, жестом отчаяния. То, что она прочла в глазах Рамона, опечалило ее. Она не разделяла этой любви и не могла бы разделить ее – но в этот момент ей было необходимо, чтобы ее любили.
До сей поры Каролина воспринимала все, что делал для нее Стерн, как должное. Более того: она с некоторым пренебрежением смотрела на этого человека. Слишком напоминал он ей о прошлом, о том, что она никак не могла простить своему мужу, который не пришел ей на помощь сам, а прислал этого чужака.
– Я не хотел напугать вас, – сказал Стерн.– Я искал вас повсюду.
От куста тамариска снова донеслись тихие стоны.
– Это Разим, – сказала Каролина. – Я нашла его перед самым вашим приездом.
Стерн опустился на колени рядом с проводником. По телу умирающего, все еще глядящего угасающими глазами в небо, пробежала судорога. Его голова упала набок. Только руки, сложенные на груди, невидимые под длинными рукавами бурнуса, оставались неподвижными. Стерн поднял рукава вверх, чтобы попытаться нащупать пульс. Однако, приподняв один рукав, вдруг замер. У Разима больше не было рук. Под голубой шерстью бурнуса недвижно лежали окровавленные обрубки. Стерн поднял голову:
– Он успел вам что-нибудь сказать? Каролина отвела взгляд от ужасающего зрелища.
– Почему они убили его? Только потому, что он довел нас до источника?
Стерн кивнул. Он знал, каким страшным пыткам подвергает Калаф тех, кто нарушает его законы. По сравнению с этими мучениями смерть, которая постигла Разима, можно было считать милостью. Бедуин медленно истек кровью от полученных ран. Видимо, Калаф и его бандиты здорово спешили. Стерн закрыл мертвому
Была ли это безмерная усталость после шестнадцати часов практически беспрерывной скачки – или сказывалось потрясение после всего происшедшего? Но Каролина испытывала ужас перед необходимостью снова взобраться в седло и скакать в непроглядную ночь. Зинаида, ее дочка – они ждут ее, рассчитывают на ее помощь. Она снова и снова повторяла себе это, но не испытывала в душе ничего, кроме холодного отчаяния и пустоты. Нет, эта миссия – превыше ее сил! Ее взгляд скользнул по плато. Колодец! Глоток воды! Возможно, это ей поможет. Каролина бросилась туда, на бегу закатывая рукава бурнуса.
Она по локоть погрузила руки в прозрачную, холодную влагу. Не в силах остановиться, она вновь и вновь зачерпывала горстями воду и жадно подносила ее ко рту. В последний раз она просто пропустила воду сквозь пальцы, уже не будучи в состоянии выпить ни капли. Перегнувшись через край колодца, она вгляделась в женское лицо, отражавшееся в спокойной воде. Потом убрала со лба капюшон накидки и посмотрела повнимательней. Неужели это она? Ее глаза? Ее рот? Это был не просто мимолетный взгляд, который бросает на себя женщина в зеркало. Это было возвращение к себе самой. Она – женщина. Она молода и хороша собой. Она любила раньше и была любимой. А теперь – теперь ее тоже любят. Рамон Стерн.
Любовь – помнила ли она еще, что это такое? То, что она подвергала себя опасностям, перед которыми отступали даже мужчины, – делала ли она это из любви? И насколько хватит у нее сил хранить эту любовь, которая потребовала от нее стольких жертв? Она чувствовала себя лунатиком, который внезапно пришел в себя. До сего момента она шла своим путем со слепой решимостью, без дрожи и сомнений. Она не ведала ни страха, ни колебаний, ни сожалений, ведомая компасом своей большой любви. А сейчас она вдруг испугалась: а если компас врет, а если его магнитная стрелка потеряла свою магическую силу...
Обернувшись, Каролина увидела подъезжающего Стерна, ведущего за уздцы ее лошадь.
– Я обыскал все вокруг, – сказал он. – Они уехали. Правда, с ними исчез и весь наш багаж. И все лошади, и верблюды – все. – Он бросил на землю полупустой мешок. – Это единственное, что они проглядели.
Он спешился, развязал мешок и исследовал его содержимое. Кожаный футляр с серебряными пистолетами; кусок флорентийской парчи – жалкие остатки даров, предназначавшихся для наместника Тимбукту. А вот и шкатулка из кедра. Стерн открыл ее и вздохнул с облегчением. Лекарства и противоядия, полный набор хирургических инструментов уцелели. Это были бесценные вещи, которые сейчас для них важнее всех сокровищ на свете. Наконец Рамон вынул из мешка два голубых плаща, а остальные вещи сложил на место. Потом завязал разорванные концы мешка и приторочил его к седлу своей лошади.