Пурпурная линия

Флейшгауэр Вольфрам

От Шико не ускользнуло, какое впечатление произвела на короля юная д'Антраг. Даже когда другие танцовщицы подходили к столу, чтобы гибкими движениями бедер показать королю и герцогине тайны любовного искусства далекой Индии, Генрих, казалось, видел только одну танцовщицу. Когда она наконец вышла из ряда подруг и ее воздушный силуэт под звуки странной музыки приблизился к королю, то создалось впечатление, будто на короткое время все в зале, кроме них двоих, словно окаменели. Сотни глаз впились в прекрасную девушку. Она встала напротив короля, откинула назад голову, раскинула руки и, подняв одну ногу, обхватила обеими руками ступню и поставила ее себе на затылок. Потом, оставшись в такой позе, она начала легко вращаться вокруг своей оси, стоя на одной ноге. Шико судорожно глотнул воздух, но не смог оторвать взгляд

от дразнящих воображение движений танцовщицы. При этих акробатических движениях груди полностью обнажились, а между свободно расположенными полосами шелка была отчетливо видна теплая, мягкая и грациозно напряженная спина.

– Voil`a, une autre putaine pour le Roi [12] , – шепнул кто-то.

Шико обернулся, но увидел лишь ряд застывших масок и темных глазниц, направленных на танцующую девушку.

Генриетта д'Антраг закончила танец и скользнула в ряд индианок. Группа вернулась на сцену. Снова опустилось полотно с изображением моря, и снова экипаж корабля вместе со зрителями пытался ухватить прощальным взглядом уплывающий в никуда под звуки медленной музыки волшебный пейзаж. Однако прекрасное представление подошло к концу. Начали стихать шумы моря и ветра, и сцена погрузилась в темноту.

12

Вот еще одна шлюха для короля (фр.).

Аплодисменты не заставили себя ждать. Актерам снова и снова пришлось выходить на авансцену и раскланиваться. Шико вызвали на сцену и наградили бурными хлопками. Рукоплескания стихли только после того, как снова зазвучала музыка, и публика сама начала танцевать.

Прошел еще целый час, прежде чем Шико подал слугам знак внести с галереи картины. Праздник был в самом разгаре. Король и герцогиня, разгоряченные танцем, отдыхали в широком кресле. Любопытные взгляды провожали семерых слуг, сошедших с галереи. Каждый нес упакованную в чехол картину. Гости обступили их, оставив узкий проход для этого своеобразного шествия. Еще двое слуг внесли в зал деревянную подставку. Когда странные предметы были поставлены перед сценой, над собранием воцарилась напряженная тишина. Король удивленно посмотрел на семь полотняных мешков и вопросительно взглянул на герцогиню. Та, однако, поощрительно кивнула Шико и в ожидании начала откинулась на спинку кресла.

Шут взял лютню, подошел к королевской паре и низко поклонился. Последние гости, испытывавшие недоумение по поводу непонятных действий, заняли свои места и молча уставились на происходящее. Шико отступил на середину зала, снова поклонился, на этот раз публике, ударил по струнам и запел.

Никто не мог точно вспомнить подробности того, что разыгралось потом. Потрясение от неожиданного события произвело на публику такое сильное впечатление, что всякое воспоминание о предшествовавших минутах изгладилось из памяти присутствующих. Большинство людей устали за первые часы праздника настолько, что слушали пение Шико вполуха и обращали весьма малое внимание на картины, которые открывались после каждого нового куплета. Все свидетели сходятся только в одном: в какой-то момент представления герцогиня вдруг испустила пронзительный крик и порывисто вскочила с места. От этого крика шут подавился собственным голосом и замолчал на полуслове. Король тоже встал и с ненавистью вперил взор в Шико. Тот ничего не понял и начал озираться, стараясь осознать, что в его поведении вызвало столь сильный гнев короля и герцогини. Потом по толпе гостей прокатился вспухающий ропот, и Шико показалось, что его сердце сейчас перестанет биться – взгляд его упал на только что извлеченную из чехла седьмую картину. Как это могло случиться? Откуда появилась эта непристойная мазня? Он снова повернулся, приблизился на несколько шагов к королю, извиняющимся жестом развел в стороны руки. Однако король уже не смотрел на своего шута. Он склонился к герцогине, которая с застывшим лицом съежилась в огромном кресле. Слуги уже спешили спрятать скандальное полотно в чехол и вынести его из зала. Король выпрямился. В зале мгновенно наступила мертвая тишина.

И тут произошло нечто невообразимое. Наварра засмеялся. Громко и заразительно смеясь, он взял герцогиню за руку, подождал, пока она поднимется на ноги, а потом снял со своей руки кольцо и надел его на безымянный палец левой руки Габриэль д'Эстре.

Все следующие дни в Париже не было ни одного человека, который не узнал бы об этой новости, для чего стоило лишь покинуть дом. Король женится после Белого воскресенья. Королевой станет Габриэль д'Эстре. Итак, в первое воскресенье после Пасхи…

ВОСЕМНАДЦАТЬ

ВИНЬЯК

Виньяк добрался до Вильжюифа в четверг вечером. Вандервельде, фламандец, у которого он работал в прошлом году, был весьма удивлен, но не менее того и обрадован тем, что столь одаренный живописец снова оказался в его доме. Виньяк объяснил ему, что решил не испытывать судьбу в Париже и хочет после Пасхи снова отправиться на юг. Они быстро договорились, и Виньяк обещал с пользой для мастерской провести в ней оставшиеся до отъезда дни. Больше они ни о чем не говорили.

Виньяк занял комнату на чердаке и остаток вечера провел в полном одиночестве. Те немногие вещи, которые он успел захватить с улицы Двух Ворот, лежали на заменявшем кровать соломенном тюфяке. С нижнего этажа доносился шум, производимый многочисленным – в двенадцать душ – семейством фламандца.

Виньяк попытался привести в порядок свои мысли. Теперь он больше ничего не боялся. Здесь его никто не станет искать. Через несколько недель он уедет на юг, и в Париже никто и никогда больше о нем не услышит. Но до Пасхи надо остаться в городе и понаблюдать. Правильно ли он повел себя в предыдущую ночь? Не надо ли было связать пришельца и заставить его говорить? Что подумает Люссак? Возможно, он вернулся, застал в доме чужака, а теперь ему приходится отвечать за последствия неверных действий Виньяка.

Он достал из сумки наброски, разложил их на тюфяке и принялся внимательно рассматривать. Может быть, в них заключена разгадка. Какое тайное обручение разыгрывают дамы в ванне? Почему герцогиня захотела, чтобы ее представили именно в таком виде? Или он допустил какую-то ошибку? Не подвела ли его память? Нет, это было невозможно. Именно такую сцену, какую он изобразил на полотне, разыгрывали две дамы в тот осенний вечер в доме герцогини. Справа Габриэль большим и указательным пальцем собирает в складку покрывало, наброшенное на ванну; слева на краю ванны сидит неизвестная дама и подставляет Габриэль левую руку для того, чтобы герцогиня надела на нее кольцо. Но кто эта вторая дама? Виньяк закрыл глаза и попытался вспомнить ее лицо. Она очень молода, не более семнадцати лет, волосы у нее темно-каштановые. Есть ли еще какие-нибудь признаки, по которым можно было бы определить, кто она такая? Нет, сама картина не даст ответа на этот вопрос, так как обе дамы, которых он тогда увидел, были всего лишь статистками. Но кого должна была представлять дама слева?

Виньяк подошел к окну. Улица была пустынна. Небо матово блестело, как усеянная звездами черная мраморная плита. Уличный шум постепенно стих. Откуда-то издали донесся топот копыт. Вот он прозвучал возле расположенного поблизости дома и тотчас прекратился. Открылась дверь, до слуха Виньяка донеслись обрывки разговора. Потом снова раздался топот копыт по мостовой. На этот раз Виньяк разглядел силуэт всадника. Тот, уже спешившись, шел, ведя коня под уздцы, и пристально разглядывал двери домов. Человек выглядел чужеродно на ночной улице. Потом он исчез из поля зрения Виньяка.

Вскоре художник услышал, как во входную дверь постучали. Он вскочил на ноги. Вандервельде открыл. Послышался разговор, но сверху было невозможно разобрать слова. На лестнице раздались шаги. В темноте Виньяк поискал подходящее оружие и, взяв в руку тяжелый подсвечник, встал у двери.

Шаги приблизились. Потом Виньяк услышал голос Вандервельде:

– Мэтр Виньяк?

Он не ответил. Ручка двери опустилась, но дверь была заперта на щеколду и не поддалась.

– Господин, вы спите?

В это время заговорил другой человек. Виньяк, не веря своим ушам, прислушался, потом медленно опустил тяжелый подсвечник, отодвинул щеколду и открыл дверь. На пороге он увидел проявляющего нетерпение Вандервельде, а за его спиной стоявшего в скупом свете лампы, которую держал в руке фламандец, второго человека, в котором он тотчас узнал Джакомо Баллерини.