Пушкарь. Пенталогия
Шрифт:
Сумма была действительно громадной. И где только мурза их взял, неуж с собой привёз? Стало быть – хитрил, начиная торг с десяти монет.
Мулла ушёл, бормоча под нос суры Корана.
– Тебя будут сопровождать два моих воина. Как пройти к визирю, они знают. Я остаюсь в городе, на постоялом дворе. Так?
– Всё верно. Когда ехать?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Буду вскоре готов.
Мурза вышел, и из окна я видел, как он что-то объяснял своим людям.
Я собрал сумку с инструментами. Долго держал пояс с саблей в руках, раздумывая. По мусульманским
Решил всё же оружия не брать. Есть воины для охраны, а если что с визирем пойдёт не так, оружие не поможет.
Вздохнув, я убрал саблю в шкаф. Всё-таки привык я путешествовать с оружием – чувствуешь себя защищённым.
Выходя, я оглядел комнату. Ёлки-моталки, кошель с деньгами открыто лежит на столе, прямо как для татей положен. Я сунул кошель под шкаф. Хранилище ненадёжное, но ничего лучше я в данный момент придумать не мог.
Я вышел из дома и запер дверь. Больше меня здесь ничто не удерживало. С пациентами я определился – больных, нуждающихся в срочном лечении не было, и Ахмед взял на себя заботы по их устройству до моего возвращения из Казани.
Мурза указал пальцем на воинов.
– Они головой отвечают за тебя – должны охранять и везде сопровождать. Их долг будет исполнен по возвращению во Владимир, и да поможет тебе Аллах!
И только я повернулся к калитке, как он добавил по-русски – видимо, для того, чтобы не поняли воины.
– Хабиб, ты постарайся! Очень тебя прошу. Я не только головой рискую. Умрёт визирь – сторонники султана в Османской империи голову поднимут, опять война начаться может.
Я поднял руку, дав знать, что услышал и понял его.
Когда мы спустились к пристани, около неё одиноко стоял маленький кораблик Ахмеда.
Едва я ступил на палубу, как сбросили швартовы, и судно отчалило. На стремнине корабль развернулся, команда подняла паруса и, подгоняемые течением и ветром, мы начали плавание.
Кораблик был мал, но ход имел хороший. Мне, как гостю Ахмеда, на судне отвели самую лучшую каюту, но и она была не больше четырёх квадратных метров: узкая койка, скамейка, намертво прикрученная к палубе – и всё.
Ахмед старался угодить – сам принёс чашку действительно вкусного плова и пиалу с зелёным чаем. Давно я его не пил, уж и вкус забылся. Если чёрный ещё привозили изредка купцы из Синда, то зелёного я здесь прежде не видел.
С поклоном забрав чашку и пиалу, Ахмед поинтересовался:
– Не нужно ли чего ещё?
– Спасибо за заботу, Ахмед, ничего больше не надо. Теперь отдохну.
– Я распорядился, чтобы никто не потревожил твой сон, уважаемый.
Ахмед исчез, а я вытянулся на койке и сразу уснул. Напряжение от работы давало о себе знать, а голову я должен был иметь свежую – всё-таки предстоит серьёзное дело, и если татарский вельможа умрёт, головы лишусь не только я, но и мурза, и Ахмед, и другие. Их головы меня беспокоили меньше всего, а вот своя…
Через три дня на четвёртый судно мягко стукнулось о причал Казани.
Поблагодарив Ахмеда, который расплылся в довольной улыбке, я сошёл на берег в сопровождении двух воинов.
С интересом я смотрел на город со стороны реки. Мне ведь пришлось здесь побывать очень давно – пленником, и удалось выбраться живым. На стенах были видны проломы от штурма Казани русским войском, ныне заложенные камнем, но тем не менее ясно различимые.
Мы пошли к городу. Воины из охраны шли впереди и расталкивали толпу идущих в город людей. Крестьяне, ремесленники, мелкие лоточники безропотно уступали дорогу.
Миновав городские ворота, у которых стояли русские стражники, мы вошли в город и направились к дому визиря, вернее, ко дворцу, дом – это слишком скромно звучит для такого большого и величественного сооружения.
В Казани за интересами России бдел наместник русского царя, для пригляда – с небольшой ратью, но правили по-прежнему татары.
Воины постучали в ворота, вошедшему слуге сказали, что прибыл русский лекарь, и нас немедленно впустили. Мы остались стоять во дворе, осматривая дворец; рядом журчал фонтанчик, в бассейне которого плавали золотые рыбки. Главное здание дворца было обложено красивыми плитками, образующими затейливый орнамент.
Вскоре слуга вернулся и с поклоном пригласил меня во дворец.
Воины остались во дворе, а я пошёл за слугой, поражаясь роскоши и благолепию дворца. Полы везде были устланы коврами, так что звука шагов не было слышно.
Перед одной из дверей застыли два татарских воина в начищенных до блеска доспехах.
Слуга постучал, и, получив соизволение войти, пропустил меня внутрь, оставшись в коридоре.
В огромной комнате стояла деревянная кровать под балдахином, на которой возлежал упитанный вельможа. Стоявший рядом мальчик без устали работал опахалом из перьев.
Лицо у татарского вельможи было одутловатым, он страдальчески кривился.
– Ассалам алейкум! – поздоровался я.
Вельможа пробормотал невнятно ответное приветствие.
Я опросил его, как мог. Состояние пациента было неважным – видно было, что болезнь запущена.
После осмотра опасения мои подтвердились. Я сидел на низком пуфике и раздумывал – что мне делать? Положение было шатким: делать операцию – болезнь зашла далеко, могут сдать почки; не делать – пациент долго не протянет. В условиях современной клиники таких выходить можно – неделю на подготовку, вывести мочу катетером, поставить цистостому, лекарствами поддержать. А тут? И уйти могут просто не дать.
Я вышел в коридор и велел слуге позвать кого-либо из родственников – желательно старшего сына. С женой разговаривать бесполезно – у него их наверняка целый гарем, да и к голосу женщины кто будет прислушиваться: страна-то мусульманская.
Вскоре подошёл сын, статный черноусый татарин в богатых одеждах. Мы зашли в небольшую комнату по соседству, и я объяснил ситуацию.
– На всё воля Аллаха! – воздел руки к небу сын визиря. – Делай, что сможешь, и да поможет ему Всевышний. О мастерстве твоём мы наслышаны, и думаю, ты приложишь всё своё умение.