Пусть говорят
Шрифт:
– Какое сегодня число? – спросила она у Сашки, все еще не до конца понимая, почему о рождении Иисуса нужно говорить именно сегодня.
– Двадцать пятое декабря, – шепотом ответил Соломонов.
– Но ведь Рождество седьмого. В ночь с шестого на седьмое.
– У католиков и баптистов двадцать пятого.
– А вы католики?
– Баптисты.
Придя, наконец, в себя от еще одной неожиданной вести, Аня начала внимательнее прислушиваться к словам проповедника. Все, о чем он говорил, было ей хорошо знакомо.
В памяти вдруг совершенно отчетливо всплыли картины богослужения в канун Рождества в деревне,
***
Маленькая златоглавая деревенская церквушка была для Аннушки средоточием добра и самых положительных эмоций. Это был праздник: маленький по воскресеньям, большой в православные праздники: со звоном колоколов, громким хоровым пением, словами поздравления и самое главное – одновременным, объединяющим всех прихожан счастьем, написанным на их лицах.
– Приложись, доченька, к руке Спасителя, – восторженно шептала ей мать, подталкивая к иконе в золоченой оправе. Ее голос тонул в гуле голосов остальных прихожан, заполнивших церковь в праздничный день до отказа.
Люди пели осанную вместе с церковным хором. Красивая, размеренная мелодия, малопонятный для маленькой Анечки текст вызывали в душе у совсем еще несмышленой девчушки непонятную бурю восторга и благоговения.
Вот мать приподняла Аню, и та поцеловала руку Иисуса на иконе. – Молодец, дочка, – похвалила мать, – никогда не забывай благодарить Спасителя, ведь он помогает нам во всех наших делах.
Помогает?! Почему же тогда он не помог бедной женщине и ее малышам, большей половине прихожан той самой церкви, в которой так горячо и искренне его славословили? Разве мать не молилась перед смертью и не просила пощадить хотя бы детей? Чем она заслужила такую несправедливость?
– Бог призывает по своему усмотрению, – смиренно говорила дочери умирающая мать. – Ему лучше знать, кому оставаться на этой грешной земле, а кого он заберет к себе в царствие божие. Запомни, Бог всегда выбирает только самое лучшее из того, что могло бы с тобой произойти. Мать до последнего надеялась посеять в душе маленькой дочери, еще не до конца осознающей, что же на самом деле происходит, уверенность в том, что та никогда не останется одна – ведь с нею каждую минуту пребывает ее духовный отец – сам Господь Бог.
Но Аня не хотела, да и не могла этого понимать. Ей нужны были живые близкие люди – родители, ей нужна была мать, с которой она могла говорить о том, что ее волнует, прикасаться к ней, искать у нее утешения и защиты…
После того, как Аня осталась одна, она перестала посещать церковь. Была там с теткой лишь несколько раз – ставила поминальные свечи.
Отныне церковь у нее ассоциировалась с чувством глубокого разочарования. Когда ей предложили стать пионеркой, она согласилась с радостью. Это было маленькой местью тому, кто в свое время отказался услышать просьбы и молитвы ее матери и разлучил с нею.
Аня не могла поверить, что ее родители и братья отправились в лучший мир. Разве он может быть лучше того, где вся семья была вместе?
Даже если и существует царствие божие, ее родные никогда не смогут быть там счастливы без нее, так же, как и она без них– в этом Аня была совершенно уверена.
«…ибо твое есть царство и сила, и слава во веки веков. Аминь». Аня по привычке осенила себя крестным знамением. Она
– А теперь, братья и сестры, приступим к праздничной трапезе, – все также, без особых эмоций, сдержанно заключил свою речь симпатичный молодой проповедник Владимир Николаевич.
Все тут же засуетились: мужчины начали сдвигать столы и расставлять лавки, женщины поспешили на кухню. На столе было много вкусных вещей, но застолье прошло довольно скромно, без горячительных напитков и шумных высказываний.
Присутствующие на собрании, все без исключения улыбчивые и доброжелательные, Ане понравились. В какой-то момент она почувствовала себя так, словно вновь оказалась в окружении родных и, обведя свою новую семью взглядом, улыбнулась благодарной улыбкой.
«Братья и сестры» … Не хватало только немного повеселиться, все же подумала девушка, – потанцевать от души. Петь уже не хотелось, – достаточно было пения церковных псалмов во время службы.
Казалось, в глазах трех хорошеньких подружек она прочла то же желание. Проповедник сел во главе стола, рядом с Николаем Михайловичем – мужчиной почтенных лет.
– Ты состоишь в комсомоле? – неожиданно громко, через весь стол спросил у Ани Владимир Николаевич.
– Состою, – честно призналась Аня и почувствовала, как при этом вспыхнули щеки. У нее было чувство, будто ее уличили в шпионаже. Действительно, наверное, это смотрится очень гадко – комсомолка, распевающая псалмы.
– Многие делали это по неразумению, некоторых заставляли, – невозмутимо продолжал проповедник, задумчиво глядя в стакан с киселем, – но ты– то ведь знаешь, что Бог на самом деле существует? – наконец он поднял на нее бархатные глаза. – И это он привел тебя к людям, которые отныне готовы заменить тебе близких, которых ты потеряла.
– Я их потеряла, потому что… он их забрал… – с плохо скрываемой обидой произнесла Аня.
– Не смей рассуждать, – с тем же спокойствием перебил ее проповедник, но Аня вдруг совершенно явственно ощутила скрытую угрозу в самих словах. – Господу лучше знать, и нам всем нужно научиться принимать любое его решение как самое заветное и правильное.
– Да, да, – закивала головой Евдокия Ивановна. – Господь всемогущ и все делает во благо нам.
– Ты, детка, приходи к нам почаще, сама скоро все поймешь, – посоветовала симпатичная женщина лет сорока – ее тезка Анна. При этом они как-то заговорщицки переглянулись с Владимиром Николаевичем. Затем завязалась тихая беседа о Боге, о божественном, о смирении, о творящемся бесстыдстве…
Вскоре Ане стало муторно, а вслед за тем – скучно. Она толкнула локтем Соломонова.
– Долго еще сидеть будем? Пойдем домой.
– Неудобно, – промямлил тот. – Да и скоро все закончится.
***
Они сошли с трамвая за две остановки до дома и теперь неторопливым шагом возвращались по безлюдной заснеженной улице.
Легкие снежинки в свете фонаря мерцали каким-то таинственным серебряным светом. В воздухе витали едва уловимые сказочные запахи ванили и корицы, музыки, предновогоднего волшебства.... Аня, наконец, смогла дать себе волю – она сорвала с головы намокший пуховый платок и теперь весело кружилась в танце чуть впереди Соломонова. Тот загляделся на ее осыпанные сверкающим серебром волосы и раскрасневшиеся щеки.