Пустотa
Шрифт:
– Ну и? Что за секретность? – с деланой непринуждённостью спросил я.
– Мы бы хотели поговорить с тобой об Уилле. Ты не заметил, что в последнее время он ведёт себя как-то странно? – спросил Барбьери.
– Да, думаю, это многие заметили, – осторожно ответил я.
– С Андерсоном творится что-то не то, – медленно проговорил Нортон. – Вчера у нас с ним была запланирована калибровка спектрометра, он должен был помогать мне, но не явился, я пытался вызвать его по внутренней связи, но так и не достучался, а когда мы с Максом пошли его искать, то обнаружили в отсеке гидропоники
– Да, вот только она совершенно исправна, – добавил Барбьери. – Я потом специально интересовался у Климовой. За последнее время никаких отклонений в поливе растений не было.
– Чёрт… даже не знаю, что сказать, – проговорил я. «Похоже, у профессора серьезные проблемы», – пронеслась в голове мысль.
– А сегодня я встретил его в столовой, – продолжал тем временем Нортон, – спросил у него насчет нашего орбитального зонда, «Аякса», поинтересовался, когда мы будем его запускать.
– И?
– Он просто отмахнулся от меня, ответив в стиле «решайте, дескать, сами». Представляешь? Решайте, говорит, сами! Что это за херня?
– Раньше он себя так не вёл, – сказал Барбьери. – Я знаю Уильяма Андерсона уже без малого четыре года, всё это время он был ответственным человеком, лидером. У него каждая минута была распланирована. Тот, старый Андерсон не пропустил бы калибровку спектрометра, не отказался бы от решения о запуске зонда и не сделал бы много ещё чего странного.
– Слушайте, парни, я понимаю ваше беспокойство. Меня и самого это волнует, – сказал я, нисколько не соврав. – Но почему вы всё это обсуждаете со мной? Не с Климовой, не с кем-то другим, думаете, я знаю больше вас?
Ученые переглянулись.
– Слушай, Фёдор, – потеребив ус, сказал Барбьери. – Я не хочу, чтобы всё это выглядело как какой-то наезд, будто мы заперли тебя тут в комнате и пытаем, но это ведь всё началось с тебя.
– В смысле? – Я скрестил руки на груди.
– Пару недель назад, когда мы готовились к замеру плотности колец, ты вызвал его на мостик, и он потом не вернулся, а пошёл в свою каюту. И на следующий день ходил словно пришибленный.
Я ненадолго замялся, пытаясь выдумать ответ, они это явно заметили.
– Андерсон тогда велел мне пересчитать обратный полёт, просил оптимизировать его по времени. Собственно, я просто представил ему результаты, – соврал я.
– На мостике? – спросил Нортон. – То есть ты не мог подождать окончания эксперимента или, скажем, сам прийти с планшетом к нам в обсерваторию?
– Мне нужно было продемонстрировать ему всё там, планшет просто не имеет такого широкого функционала, чтобы досконально, полностью отображать навигационные данные, – продолжал врать я. – К тому же, как выяснилось, у нас нет возможности ускорить возвращение, не избавившись от лишней массы, например «Дедала» и, возможно, части другого оборудования. Так что я хотел посоветоваться с ним насчёт этого всего. Чёрт, – я развёл руками, – говорю вам, я не знаю, что с ним стряслось! Точнее, знаю не больше вашего.
Барбьери устало потер переносицу. Нортон откинулся на кровати, упёршись спиной в переборку, заложив руки за голову. Он внимательно,
– Есть у меня чувство, что добром это всё не кончится, – тихо проговорил Нортон.
– Надо что-то решать с этим. Надо поговорить с ним в открытую, – предложил Барбьери.
– Будет непросто. Учитывая, что он в последнее время почти ни с кем не общается, – заметил я.
– Возможно, – согласился Барбьери. – А возможно, нам стоит просто подождать, и он придёт в норму сам.
– Сомневаюсь. – Я покачал головой. – Пожалуй, я попробую поговорить с ним, попытаюсь понять, что его тревожит.
– Сделай это, Фёдор, – глядя на меня, сказал Нортон. – Уилл нужен нам.
– Знаете, – прервал повисшую на несколько секунд тишину Барбьери, – в случае, если всё станет плохо, мы ведь в любой момент можем поместить его в капсулу. Можем ведь, да? – Он вопросительно посмотрел на меня.
– Да. – Я кивнул. – Но мне бы крайне не хотелось этого делать.
Я покинул каюту метеоролога и направился в свою, в противоположном конце спального отсека. Зайдя к себе, я первым делом скинул комбинезон и отправился в душ. Горячая вода слегка отдавала химией – остатками реагентов, добавлявшихся для очистки и дезинфекции. Такова была цена за полностью закрытый цикл водоснабжения. Я смотрел, как она медленно, словно бы нехотя струилась по телу, собиралась крупными каплями на кончиках пальцев и неохотно срывалась вниз. В условиях пониженного тяготения вода текла совсем иначе, чем на Земле. Вообще сниженная сила тяжести давала много любопытных эффектов: так, например, за прошедшие почти два года с момента отлёта мой рост увеличился на добрых полтора сантиметра просто из-за того, что на меня больше не давила гравитация огромной планеты, а лишь жалкие 0,3g в центрифуге, да и то не круглые сутки, с перерывами. Впрочем, эффект увеличения роста был временным. Как только мы вернемся на Землю, позвоночник сожмётся обратно буквально за неделю…
Только мы не вернёмся.
Я закрыл воду и вышел из душевой, обтёрся. Устроился на кровати и выдвинул консоль мультимедийной системы. Надо было сообщить о нашем разговоре с ребятами Дарье. Я нашел её имя среди других и запустил голосовой вызов.
– Слушаю, – раздался из динамиков знакомый голос.
– Не отвлекаю? – спросил я.
– Нет, не сильно, я тут считала ресурс наших воздушных и водных фильтров. Похоже, нам хватит их ещё лет на пять, если начнем экономить прямо сейчас.
– Готовишься к худшему?
– В нашей нынешней ситуации лучше быть готовыми ко всему, – вздохнула она.
– Это точно. – Согласился я. – Ты сейчас одна?
– Да, а ты что, хочешь составить мне кампанию?
– Нет. Слушай, я тут встретил Барбьери и Нортона. Они беспокоятся за Андерсона. Говорят, в последнее время он, как бы это выразиться… чудит.
– Резонно. Нужно быть идиотом или слепым, чтобы не заметить, что с ним что-то не так. Честно говоря, я тоже беспокоюсь за него.