Пустой мир 2. Война за престол
Шрифт:
– Вы неисправимый хам, - покачал головой молодой барон, сменяя гнев на милость, успев остыть и сообразить, что действительно повел себя даже чересчур резко, - И, наверное, именно поэтому я вам и доверяю. Высказываете в лицо то, что никто другой не решился бы сказать… Капитан, - Эдвард обернулся, убедиться, что сейчас их никто не слушает, - Я не могу выбросить из головы Тарваила и его смерть. Чувствую, что перешагнул какой-то рубеж, через который уже не смогу вернуться… и никак не могу понять, какой именно. Когда был там, на ристалище, то все было четко и понятно, я хотел убить и убил Гористара, но чем больше думаю о произошедшем, тем больше сомнений у меня в душе возникает. Капитан, ведь я виноват во всем этом. Тарваил действительно не имеет отношения к тому, что случилось… А с другой стороны… я не могу заставить себя
– Господин, корсары называют это «отходняком», - усмехнулся Северед, но молодой барон только непонимающе посмотрел на него, из-за чего был вынужден продолжить, - надеюсь, вы не тешете свое самолюбие убеждением в том, что ваша история единственная в своем роде, что никто и никогда прежде не испытывал ничего подобного, - барон только отрицательно покачал головой. Корсар кивнул, видя, что ему разрешают, и продолжил, - вот именно, месть за любимого человека настолько стара, что может потягаться с самим человечеством. Ради любви такие же существа, как мы, из плоти и крови, разрушали, разрушают и будут разрушать все вокруг себя, вне зависимости от того, насколько им это все дорого. Вы приняли решение, страдая от того, что любимая мертва, и нашли даже виновных в этом. Это точно такое же безумие, как и все остальное. Да, барон, не стройте удивленное лицо, это безумие чистой воды. Собственно, вся любовь одно большое безумие, и поверьте мне, я знаю, о чем говорю, тоже был однажды влюблен… И весьма неудачно, смею признать…
– Сожалею, - кисло заметил Эдвард, вздыхая. Психолог из корсара был не самым удачным, он просто резал по живому, заботясь о чувствах своего собеседника, не слишком уверенно оперируя словами и причиняя боль, но хотя бы действительно вскрывая душевные раны, волнующие барона.
– Не стоит, - махнул рукой корсар, - Каждый из нас когда-то был молод и наивен… вы, во всяком случае, точно были наивны, но уже успели избавиться от этой глупой черты характера… - поправился, посмотрев на Эдварда, которого старым еще точно нельзя было называть, - Я говорю это к тому, что ваша собственная реальность, где вы с остервенением кромсаете каждого, кто виновен в смерти Изабеллы, столкнулась с настоящей, вдруг выяснив, что на самом деле не все так уж и просто. И теперь пытаетесь усвоить произошедшее, это мы и называем «отходняком». У меня такой случилось после первого рейда в котором участвовал…
– И как же он выглядел у вас? – Эдвард снова отвернулся к обзорным экранам, но продолжая внимательно слушать своего собеседника, что-то и для себя перенимая.
– Я рыдал в подушку три ночи подряд, - пожал плечами корсар, - а днями пил не просыхая, чтобы не вспоминать о прошедшем. Ремесло корсара до того момента мне не казалось таким жестоким и кровавым. Знаете, эта наивность молодого мальчишки, только что взявшего в руку боевое оружие. Слава, деньги, портовые девицы, что вешаются тебе на шею, стоит только войти в любой кабак… а после произошедшего чувствовал себя мясником, стыдясь людям на глаза показаться… и больше всего ненавидя своих же соратников, каких словно и не заботила та резня, что устроили на трех анклавах подряд. Мысли были даже о том, чтобы перерезать этих ржущих кабанов во сне, пока они снова не взялись за свое дело… Или самому повесится… Хотя когда был там, внизу, убивал и грабил, ничего подобного не чувствовал, только общая эйфория происходящего…
– Так правильно ли я поступаю или нет? – вздохнул Эдвард, - Я пытаюсь заставлять себя не думать об этом, как отец учил, но ничего все равно с собой не могу поделать. И даже знаю, чья это вина… Был у меня такой учитель в детстве. Уж не знаю, где его отец откопал, но никогда не забуду, как его звали, - он посмотрел на Севереда, но тот на своем лице выразил искреннюю заинтересованность воспоминаниями Эдварда, понимая, что у того не так уж и много возможностей выговорится. Подчиненные для роли слушателя не подходили точно, да и это, кажется, было единственной вещью, которой молодой барон стеснялся.
– Вам повезло, у вас были учителя, какие уберегли от множества ошибок, - кивнул Северед, - Многим же везло далеко не так сильно, я вот даже читать и писать научился только на третьем десятке своей жизни. Была одна такая гаррианка… кажется, она меня даже действительно жалела… Ладно, так что вы говорили?
– Вспоминал старого
– И прав был ваш отец, - кивнул Северед, - Поскольку нельзя делить мир на черное и белое, это такая же глупость, как пытаться найти в этом мире солнце. Нет, даже еще большая глупость, - убежденно добавил, посмотрев на потолок, - Если верить тому, что говорится о добре и зле, то мы с вами будем законченным злом. Убиваем, сжигаем и разрушаем… и все это во имя своих личных интересов. Хотя, некоторые действительно гордятся, что их сравнивают со злом…
– Получается, если я зло, убив Тарваила, то он должен быть добром. – Эдвард непонимающе развел руками, - Это какая-то ахинея на самом деле. Чем этот человек может быть лучше меня? Или он действительно лучше?
– Никогда не задумывайтесь о том, будут ли ваши поступки добром или нет, - уверенно сказал Северед, - Иначе докатитесь до совершенно невменяемых вещей. Смерть Тарваила была логичным решением, живой Гористар вам был не нужен…
– Так просто? – усмехнулся Эдвард, - Может быть, простым людям и можно судить обо всем с подобной стороны, но демон меня побери, я же барон… Я должен…
– Вы ничего никому не должны, - прервал его Северед, пытаясь донести ту мысль, какую хотел сказать с самого начала, - Нет, вы должны тем, кто идет за вами, вы должны тем, кто верит вам и тем, кто клялся вам в верности. Только в тех принципах, какие ставите сами для себя, вы должны только себе и никому другому. Нельзя заставить верить во что-либо человека, только он сам и самостоятельно может принимать подобные решения. И если вы, господин, не можете убедить себя в том, что добро и зло есть истины, то просто отбросьте все это. Если вам так хочется, в будущем обязательно найдется пара философов, какие и оценят ваши поступки. И обязательно будут такие, кто назовет вас злодеем и убийцей, а будут и такие, кто назовут вас единственным светом надежды в этом времени. Достаточно посмотреть хотя бы на то, что уже написано в истории, там у каждого свое мнение, и каждый считает себя единственно справедливым. Не задумывайтесь об этом… Если спросите мое мнение, я считаю, что вы поступили как должны были, убив Тарваила. Хотя бы потому, что сейчас идет война, и он был вашим врагом. И потом, вы сами говорили, оплакивать павших…
– Во время мира, а во время войны сражаться, - кивнул Эдвард, - Только не я это говорил, а еще от отца слышал эти слова, а он от своего отца… Этой фразе слишком много лет, чтобы говорить о том, кто ее произнес первым. Спасибо вам, капитан, мне действительно стало несколько легче… думаю, мне действительно следовало от кого-то услышать то, что сам думал, но боялся признать…
– Таков удел сильных, - кивнул Северед, - чем выше стоишь, тем меньше тех, на кого действительно можно опереться, и тем больше тех, кто смотрит на вас в поисках надежды. Сильным приходится быть всегда. Главное, не забывать, что и ради этого приходится чем-то жертвовать… Например, самим собой…
– Вот этим-то как раз вам меня и не удивить, - покачал головой Эдвард, - Сам себе я безразличен, мне важно лишь только то, что еще делаю…
– Цель оправдывает средства, - понимающе кивнул Северед, - Тогда и вовсе перестаньте путаться с вопросами морали, они вам ни к чему. Действуйте так, как лучше для достижения цели, остальное же вас волновать и вовсе не должно.
Молодой барон кивнул в ответ, чувствуя, как его буквально разрывает на части, но та часть, какая оставалась старым Эдвардом, верным, честным и искренне верящим в понятия чести и справедливости, постепенно отступала, ее вытесняло что-то большее, уверенное в себе, жестокое и изворотливое. То, что поможет ему не сойти с ума в этой войне, и то, что поможет ему добраться до Респира, несмотря на все препятствия. Рейнсвальду не нужны герои, он их восхваляет и превозносит, но в действительности все равно оставляет в стороне, не позволяя влиять на устоявшийся порядок вещей, прогнивший и слабый. Героям место в красивых историях, а не в настоящей политике, и только сейчас, потеряв так много, Эдвард начинал это понимать, но отступать уже не собирался.