Пустые головы

Молодых Вадим

Антон к нему привязался, потому что других привязанностей не было. Не было и перспектив – Малой был изгоем в основной толпе усреднённых личностей. Кирилл тоже выбивался из неё, только в другую сторону – в превосходство. Да-да, именно в превосходство! И близость Антона как общего изгоя давала возможность почувствовать это превосходство в максимальной степени.

Вот подсознательный мотив Киры… Никакая это не дружба! Дружба возможна только в равенстве оценок друг друга… Пусть и с разницей оценок в конкретных областях, но обязательно – с равенством общей средней личностной оценки!

А тут что было до сих пор? Покровительство,

как будто… Во всяком случае, Кира-то точно себя так ощущал, пусть даже неосознанно. Но покровительство предполагает униженное положение того, кому благоволят. Антон и был в таком положении много лет, боясь признаваться себе в этом. Избегая даже размышлений на эту тему, ибо вывод из них был настолько очевиден, что возможными были только два способа поведения: принимать всё, как есть, и называть это дружбой или демонстрировать гордость и, как следствие, жить в одиночестве.

Антону приходилось все эти годы маневрировать в своей самооценке, обманывать самого себя, зачастую смиряясь с недопустимым. Оправданием, вошедшим в привычку, стала дружба… Якобы дружба.

И вот теперь пусть этот баловень утрётся!

«Интересно, каким будет с его стороны продолжение того вечера? Ну-ну… Давай-давай… Посмотрим, кан-ди-дат наук…»

Антон снова рассмеялся и невольно увидел в зеркале выражение параноидального лица злобного карлика, взгромоздившегося на плечи униженного им великана.

«Тьфу ты… Напасть!»

Он стёр ладонями ужас со своего лица. Снова взглянул – ухмылки не было, но глаза ничуть не подобрели.

«Ну и ладно! Я не Иисус Христос, чтоб прощать…»

И лицо его опять перекосила злобная гримаса, но Антон теперь оставил её на лице жить своей жизнью и просто отвернулся от зеркала.

Диана… Последняя сцена перед Кириным выходом – это была не игра с её стороны. Слишком неожиданно возник из темноты Антон, чтобы она могла так владеть собой… И в конце концов, зачем-то же она приходила в кафе! Где и Светлану, свою подругу, отшила! Довольно нахально… Вообще с той не считаясь… Словно та – пустое место. У них взаимоотношения, видать, такие же, как у Антона с Кирой, только с женской спецификой, когда понятие дружбы не предполагается даже как симулякр – незачем.

«Может Диану разрывают противоречия? Ведь она очень остро отреагировала на моё замечание про нужный ей „спасательный круг“… А может просто по-бабьи чувствует отношение к себе, вот и вибрирует… До ясного разумного понимания дойти не может – вот и мечется… Конечно! Откуда там возьмётся понимание, если мозгов нет! Значит надо помочь бабе утвердиться в её неосознанных мотивах».

И Антон, не давая себе ни секунды на осознание затеваемой им подлости, отправил ей на телефон снимок с Кирой, цветочками и медсестрой. Поразмышляв ещё минуту «звонить – не звонить», решил подождать – дать ей время на усвоение.

«…И скандал! Вот было бы неплохо – он ей меня предъявляет, она ему в ответ медсестру… Будьте здоровы, ребята!»

Антон решил подождать со звонком не только из-за Дианы, но и из-за своего состояния. Он хотел успокоиться – унять злость, и разволноваться лишь в романтическом ключе, когда он будет помнить только ту её улыбку – при расставании у подъезда, и совсем перестанет думать о её муже.

Взгляд в детство – Кира

У самого последнего изгоя рано или поздно появляется рядом некто, которого тот с готовностью представляет сам себе другом или любимым человеком, покровителем или единомышленником – кем угодно, если только этот другой способен скрасить, размазать, а лучше – разорвать устойчивое и вязкое одиночество изгоя.

Антон Малой, наконец, тоже обрёл друга. Причём со стороны эта дружба выглядела неестественно, как нелепый мезальянс. Трудно ведь, привыкнув стереотипно раскладывая мир в мозгу по полочкам, понять, что может связывать не знающего отказов и нужды баловня-барчука из богатой семьи, где папа не последний начальник в этой жизни, с забитой и безусловной безотцовщиной, которая, что называется, «трусы за дедушкой донашивает».

А при всех этих исходных данных дружба была очевидна. И только немногие справедливо предполагали, что сам этот житейский контраст и лежит в сути взаимоотношений. Они оба – Антоша и Кира – словно бы дополняли друг друга.

Мальчику Кириллу нравилось контрастно ощущать свой успех, ошибочно – по неопытности – принимаемый за превосходство. Ведь Антошка, как и Кирюша, лишался детской непосредственности не разом, не вдруг, а постепенно, и в начале дружбы восхищался игрушками и развлечениями товарища вполне искренне, без стеснения и злобы, оценивая только лишь достоинства предмета или приключения, а не их принадлежность. Именно эта искренность не давала ему злого шанса заподозрить друга в хвастовстве. Да это, пожалуй, хвастовством и не было! Ну не виноват же Кирилл перед Антоном в том, что имеет богатого и влиятельного папу, который не позволяет ему выглядеть оборванцем.

Однако при всей полноценности Кирилла как обычного пацана – спортивная секция, невыученные уроки, футбол во дворе – злую зависть к нему у его друзей культивировали сами их родители, плохо скрывая свою собственную зависть к родителям Кирилла и обращаясь к сыну: «Что ты с него пример берёшь? У него папа вон кто, и поэтому ему многое прощается!» Транслировали свой собственный комплекс неполноценности своим пока ещё полноценным детям.

И только мать Антона, ничего такого ему не говорила, так как была просто рада, что у сына появился хоть один друг. Настоящий – Кирюша-то с Антошей общается гораздо больше, чем с другими детьми!

Родители Кирилла не сказать, что были в восторге от этих отношений своего сына с мальчиком не их круга, но любя Кирюшу – позднего ребёнка, балуя его своим либерализмом и, главное, наведя справки об Антоне и его матери, убедившись в её непорочности и его старательности, препятствовать дружбе не стали.

Для пацанов же, сбитых в общую стаю, дружеское сближение Антона и Кирилла представляло собой вообще не загадку. И вовсе не потому, что детские мозги ещё не захламлены взрослыми понятиями о престиже, а, скорее, потому, что для пацанов эта дружба как раз была в порядке вещей: Кира до конца не входил в их ватагу по видимой и уже ощутимой причине высоты положения, а Антон – наоборот, низменности. Чужие. Оба. Вернее, Антон совсем чужой – так уже принято считать, а Кирилл… Вроде и не чужой, но и свой не совсем.