Пустынный мир для королевы

Пешкова Наталья

Нет, аршем Эрих не был. Его проверяли также тщательно, как и всех остальных детей. И потом, во время совершеннолетия. Да и утаить всплеск в центре густонаселенной столицы, где полным-полно тангеров, практически невозможно. Если не тангеры вычислят, так собственные соседи сдадут. А то и родичи. И в своих парень не сомневался - сдадут по малейшему подозрению. Мать - из страха перед магами. Отец из принципа. Репутация важнее крови. Хотя нет, не сдаст. Сам прибьет по-тихому. Или поручит кому. Было время, Эрих и сам мечтал исчезнуть, найти себе новый дом без постоянного контроля и внимания, без необходимости держать марку и следить за каждым своим словом. Но подрос и понял - не отпустят. По крайней мере, живым. Нет, его отец не был сволочью и не упивался чужими переживаниями (за это тоже кокон полагается),

просто он был канцлером. И это все объясняло. Репутация важнее крови.

Так что свои способности Эрих держал при себе. Говорить о таком опасно (да и некому). Людей хватали и за меньшее. А тут и новые знания, появляющиеся сами по себе, и предвидение, упорно предрекающее близкие неприятности. В городе? По дороге? Отвечать на эти вопросы предвидение отказывалось, утверждая, что так и так отлично потрудилось, а дальше Эрих пусть сам разбирается.

К счастью, за неделю пути ничего интереснее мелкой пылевой бури не произошло. Подстегнутый смотрителем арш выставил защитную сферу, которую ярящийся ветер занес песком по самую макушку. Норман разочарованно вздохнул - клуртов арш помешал любознательному профессору изучить на практике новое (для него) природное явление. Через час ветер стих, песок с противным шуршанием осыпался, образовав вокруг кареты небольшую насыпь, которую пришлось раскапывать недовольному таким обстоятельством кучеру. Но мнение бея никого не интересовало, и потому осталось невысказанным.

Город тоже поначалу показался если не миражом, то призраком. Но клуртовы способности велели быть повнимательнее. Верден (выдумали тоже название!) почти ничем не отличался от мертвых городов, в великом множестве разбросанных по пустыне. Появившиеся двести лет назад солнца безжалостно спалили и города, и не успевших попрятаться в подвалах жителей. Мощный солнечный выброс испепеляющей волной прокатился по планете, и чужие солнца слегка отстранились, но окончательно с горизонта не исчезли. Жара немного спала, до относительно терпимого уровня. Маги сбились с ног, пытаясь спасти всех, но не спасли почти никого. И угодили в опалу, в прямом смысле этого слова. Жизнь еле-еле теплилась лишь в крупных городах, где магов было много, и они совместными усилиями держали над городом тень. А таким городкам, как Верден, повезло меньше. Кого-то спасли глубокие пещеры, кого-то подземные источники, но на поверхность было опасно выходить и тем, и другим. Так и жили под землей: строили подземные плантации, где выращивали чахлые облезлые растения, собирали стекающую по стенам пещеры воду, кутались в хайранские тряпки, мгновенно оказавшиеся на пике моды, и брели через пустыню, чтобы выторговать у соседнего городка что-то столь же убогое, но чертовски нужное.

Верден, как и все города беев, рос не вширь, а вглубь. Верхние этажи домов, едва достигающие пяти этажей, вместо стекол с защитными темными пленками были затянуты каким-то рваньем и заставлены бочками с чем-то якобы зеленым, а на деле бледно-желтым. Над улочками, заваленными различным хламом, были натянуты драные полотнища, в которых Эрих узнал старинные флаги Дайрена. Насколько Эрих помнил, один из первых канцлеров отменил прежние государственные символы Дайрена, заменив им символами своей семьи - ярко-желтое солнце, восходящие над полем спелой пшеницы. Пшеница на новом флаге стала барханами, рядом с Леммосом появились еще два солнца, а народ, затянув пояса потуже, склонился перед новым канцлером.

Перед Эрихом же никто склоняться не собирался. Похоже, прав, отец - не дотягивает он до гордого звания канцлера. Или просто народец в этом городишке такой - наглый и не воспитанный. " Как есть не воспитанный, - поддакнули клуртовы способности, - ты только глянь, ни одна собака голову не склонила, и на колени пасть не подумала". А усилившееся вслед за зрением обоняние принесло настолько чудные запахи, что парень не смог скрыть отвращения. В столице даже помойки лучше пахнут. Не то, чтобы он специально их нюхал - упаси Леммос!
– просто в детстве частенько сбегал из дома и шлялся в свое удовольствие по окраинам. А потом райн Тиссен притащил в дом Крысу, и вольная жизнь Эриха закончилась. Всех удовольствий - чердак под крышей, куда Рольф еще не додумался залезть (просто не представлял, что будущий канцлер

может там ошиваться), да огромные подземные залы библиотеки.

Подземелий и в Вердене было предостаточно - иначе откуда наползла такая уйма грязного вонючего народа?
– и с роскошными подземными этажами канцлерской резиденции они не шли ни в какое сравнение. Как и облупленные стены, выщербленная мостовая и убогие сгорбленные жители, с самого детства напоминающие стариков. Они были повсюду: выглядывали из окон, сидели на заборах и прямо на голой земле, облепили старый потрескавшийся памятник, заполонили площадь. Тысячи две-три не меньше.

– Три с половиной, - прошептал за спиной райн Дильс.

Люди частенько, сами того не замечая, отвечали на невысказанный вопрос Тиссена-младшего, и, поминая недобрым словом клуртовы способности, Эрих делал вид, что удивлен. Уже привычно, обыденно - круглые глаза, словно выскочившие из автомата гайки, приоткрытый в изумлении рот и стандартный уже вопрос:

– Вы что-то сказали?

– Простите, - повинился профессор, старательно спрятав от Эриха глаза (начинать разговор первым должен был старший по рангу).

– Нет, - также привычно поправился райн Тиссен, меняя интонацию, - я имел в виду, что вы сказали?

– Три с половиной тысячи. Население этого городка согласно последней переписи.

– Переписи?
– уже всерьез удивился Эрих.

– Ну да, раз в три года бургомистры подают прошения - субсидия на воду и все такое. Там и указывается население города.

– Хм, указывается и реально подсчитывается - вещи разные. Вы не находите?

Норман улыбнулся в ответ, но закончить разговор им не позволили. Пора было начинать лотерею.

Эрих присмотрелся к победителям и пришел в ужас. Они и с первого взгляда особой надежды не внушали, а при ближайшем рассмотрении разбивали эту надежду в пух и прах. Столь ярко выраженных беев Эрих в своей жизни еще не встречал. Один запах чего стоит! А ведь Эриху с ними в одной группе учиться. И индивидуальной подготовкой заниматься. И самое противное, увильнуть не получится. Отец наверняка проверит. Или Крысу пришлет. А уж он-то все канцлеру доложит, с превеликим удовольствием. Слуг в академию не пускали, как и секретарей - студент для того и студент, чтобы самому учиться. В том числе за собой ухаживать, вещи стирать-чинить-гладить. Эрих размечтался было, что новые "друзья" помогут ему со стиркой. Какой там, как бы ему не пришлось учить их этой сложной премудрости. В такой ситуации и на Рольфа согласишься. Он хотя бы пуговицы пришивать умеет. Пришивал как-то на Эрихову куртку, видать, из каких-то коварных соображений. И если попросить Рольфа отец, возможно, и согласится, поищет лазейку в "нерушимых правилах" академии. А Рольфу в помощь еще и служаночку.

Что? И это убожество тоже победило в лотерее?!

Такого удара судьбы Эрих не ожидал. Выдвинувшаяся вперед (а точнее, свалившаяся с забора) девица походила на самое настоящее пугало, по недоразумению (или для пущего страха) наряженное облезлый красный кафтан с безвкусной вышивкой и уродливыми цветами. На голове чудище навертело целый тюрбан, одним краем прикрыв лицо. Девица что-то пропыхтела, сжала кулаки и зашагала к помосту столь энергично, будто сваи вколачивала.

– Мирджана, что ты себе позволяешь?
– рыкнул на нее губернатор.
– Нельзя скрывать лицо перед райном!

Толстяк протянул руки и решительно сдернул жуткий клетчатый платок с ее головы. Лучше бы он этого не делал. Таким дамам платки к лицу. Вернее, на лицо. И лучше бы целиком. Как там оно у хайранов называется, паранджа?

Лицо девицы, как и у всех беев, было черно от загара, причем, неравномерно - по глазам словно темной краской мазануло, за которой и не понять, есть у бейки ресницы или нет. А коричневые глаза, если бы не покраснение, и вовсе почти сливались с этой полосой. На левой скуле наискось шла глубокая загноившаяся царапина. Волосы короткие, непонятного выгоревшего цвета. То ли русые, то ли вовсе белые. Разве что губы можно было назвать красивыми - ему нравились такие, пухлые, ярко очерченные - если бы не огрубевшая кожа и сеть мелких кровавых трещинок. Фигура - под кафтаном не понять - но хотя бы не толстая. Это было бы последней каплей.