Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
И если лигейский президиум что-то затевает именно там, зачем это нужно, что может быть целью лиги, и почему Сибе Винк так хотел это рассказать?
В течение следующих двух недель столичные провинции Африки гудели, обсуждая две новости: в Конституционном суде рассматривалась законность передачи лицензий на добычу полезных ископаемых, выдаваемая правительствами стран мегакорпорациям, и Квентин Дейкстра открыто заявил, что твердо намерен победить на выборах главы президиума Лиги.
– Если быть точней, я принял решение участвовать в выборах. А это участие имеет значение только тогда, когда намереваешься победить, – пояснил он журналисту.
Берт Франк присутствовал на той пресс-конференции. Он молчал, даже не пытался заговорить с соседями, как-то познакомиться с коллегами – вроде как он мог их так называть. Пришел за два часа до начала этой самой пресс-конференции, чтобы увидеть, что зал уже под завязку забит журналистами;
Берт готовился к этому заданию – репортаже о пресс-конференции Дейкстра, одной из редких, кстати – очень тщательно. Он провел немало времени, просматривая репортажи с Квентином Дейкстра и о нем, отметил, что тот не любит пресс-конференции, но очень уважает интервью и некоторых журналистов. Некоторых – и открыто показывает это: ведет себя благодушно, отвечает на вопросы, кривит рот, обозначая приветливую улыбку; его мимика на лице, чем-то напоминавшем панцирь носорога, не очень подчинялась намерениям, но что-то неуловимое, почти нематериальное – обаяние, что ли – делало даже ухмылку, слишком напоминавшую акулий оскал, почти дружелюбной. Некоторых он терпел, даже бывая информативным в своих ответах – великая милость власть имущего. Некоторых открыто презирал; Берт хмурился, ежился, потому что Квентин Дейкстра излучал эмоции, которые определялись легко и достаточно определенно. Можно было почти сразу сказать, что именно испытывал Дейкстра – либо, когда он этого не хотел, невозможно было ничего определить по его лицу и фигуре. Он был не очень подвижным, не любил жесты, вел себя скорей статуеподобно, предпочитал добротную, консервативную одежду, но выглядевшую на все деньги, которые за нее уплатили, и даже больше, и при этом не бросавшуюся в глаза. А еще Квентин Дейкстра был пунктуален – и это в Африке. И даже пресс-конференция началась вовремя – сначала пресс-секретарь вышел, длинный, сутулый тип, и ровно в одиннадцать на стул уселся Дейкстра.
Берт вытянул шею и оглядел зал. Его куда больше интересовало, как реагировал на этого типа народ. Не то чтобы это могло оказаться хорошей идеей для заметки, но на общее настроение указывало. И понадобилось не более двух минут, чтобы стало ясно: журналисты, отъявленные циники, как о них думал Берт, готовые продавать и продаваться, были вполне искренне очарованы, застывали в неподдельном благоговении, пусть и на короткие мгновения, когда Квентин Дейкстра занимал свое место.
Он сам был видным мужчиной. Крупным, вроде Берта, и тому захотелось фыркнуть, когда это сравнение показалось ему справедливым. Берт, правда, находил удовольствие в том, чтобы следовать предельно свободному стилю; Дейкстра вынужденно носил костюмы и только их. Берт же попытался представить и решил, что он куда естественней будет смотреться в камуфляжных штанах и цветастой рубахе. Или хитоне каком-нибудь, кафтане, притоптывающим под ритм барабанов на окраине деревни. Что-нибудь такое, приближенное к истокам, наверное. Но и эти официальные костюмы Квентин Дейкстра тоже носил вполне достойно. Протоколу следовал непреклонно, но отстраненно, что ли. Его пресс-секретарь замер в благоговении, всем видом показывая: я следую высочайшему божеству бюрократии – регламенту, у него на лице было написано удовольствие оттого, что приглашенные не побрезговали зааплодировать, когда Квентин Дейкстра вошел. А он, вместо того чтобы поупиваться невольным почтением, кивнул, покосился на прессекретаря, этого индюка с лиловыми губами, на лице у него при этом было отчетливо написано: ты, зануда, – и сел на добрых пятнадцать секунд раньше приемлемого. Ему было плевать на остальных, он определял регламент. Кстати, это отлично сбило с толку пристутствующих. Берт тихонько хмыкнул, оценив маневр Дейкстра по достоинству.
Интересным, впрочем, было иное. Сибе Винк со товарищи был отправлен в Западную Африку, причем Берт не был уверен, что Сибе правильно указал на страну. Верней, он-то не сомневался, что прав, но необязательно, чтобы и начальство горело желанием поддержать Сибе в его уверенности. Это могла быть любая область и любая провинция от алжирской до ботсванской. В любом случае, Берту было ясно, что лигейской гвардии предстояло вмешаться в какой-то конфликт, связанный с армиями мегакорпов, возможно, с национальными и наверняка местной милицией. Что оставалось неясным, так это цели лигейской гвардии и ее полномочия. И Берт внимательно вслушивался в каждое слово, вглядывался в каждый жест Квентина Дейкстра, пытаясь угадать за скупыми движениями и краткими фразами, чего тот добивался, к чему подводил Лигу.
Это было нелегкой задачей. Квентин Дейкстра открыто признал:
– Да, я собираюсь участвовать в выборах. Я намерен победить с максимальным количеством голосов. Нет, поддержку мне оказывают не политические силы, а народ. И для меня честь рассчитывать именно на его доверие и оправдывать ожидания. Я – за силу народа. Нет, мы выросли из национальных государств и правительств. Сейчас можно говорить только о мегасиле, потому что только она способна противостоять мегасилам на севере, востоке и западе. Да, я настаиваю на том, что это отношение является именно противостоянием, по духу, пусть и не по букве. Да, я настаиваю, что мы должны объединиться, чтобы стать силой, способной не только отстоять свою уникальность, но и смочь развиваться далее в созидающую силу.
Это напоминало Берту речи подавляющего большинства авторитарных лидеров. Не только ему, кажется: он ловил встревоженные взгляды, распознавал беспокойные фразы, но их было очень мало. И это – самая либеральная изо всех возможных аудиторий. Либеральней, наверное, только пьяные студенты факультета искусств. Если держать в уме их самопровозглашенные прогрессивность и проницательность, честность и историческую правдивость, людей, говоривших о двуличности Дейкстра, было подозрительно мало.
Берт не рисковал задавать вопросы на этой треклятой конференции. Вообще он не особо понимал, зачем нужно было отваливать неплохой куш за возможность вживую лицезреть Квентина Дейкстра, будущего – он не сомневался – главу Лиги. Вполне можно было бы обойтись прямым эфиром, а за видеоматериалом обратиться в протокольный отдел все той же Лиги. С другой стороны, он был отчасти благодарен своему куратору в Европе, который все-таки потребовал личного присутствия, ибо оно поможет Берту нащупать правильный тон, точней передать настроение, добавить в рассказ деталей и прочая, прочая. Как будто он биографию писать должен был, а не проходной репортаж об относительно важной пресс-конференции, единственная ценность которой – это открытое признание Дейкстра своего желания возглавить Лигу и приложить все усилия, чтобы осуществить это. Впрочем, Горрен на брюзжания Берта равнодушно пожал плечами и безразлично заметил:
– Они хотят впечатлений свидетеля, они готовы за это платить. Тебе, кстати, тоже. За их деньги – почему бы нет.
– И что я такого особенного увидел? – мрачно спросил Берт. – Этого типа и его пресс-секретаря? И еще охранников две роты.
Это заинтересовало Горрена. Он вздернул бровь, задумчиво посмотрел на Берта.
– Ну-ка, поподробней, дражайший друг, – промурлыкал он.
– Да помилуй. Что «подробней», – поморщился Берт. – Я почти привык к обилию охраны и помощников здесь. Каждый мало-мальски крупный чиновник в первую очередь окружает себя советниками, референтами, тем, сем, и что характерно, у всех есть чем заняться. Если уровнем выше подняться, да ты сам понимаешь, в геометрической прогрессии возрастает забота о своем бренном теле. В принципе, объяснимо. И их волнение за свою жизнь-здоровье тоже. Но на этот раз я был некоторым образом удивлен. Забота Дейкстра о своей безопасности действительно граничит с параноидальной.
– Или у него имеются очень серьезные основания для такой серьезной заботы о своей безопасности, – задумчиво отозвался Горрен.
Кабинет, который обустроил себе Берт, был отчетливо не-африканским, куда больше европейским. Берту нравилась функциональность; Горрен предпочитал комфорт с легким налетом показушности – ему местный стиль был куда ближе. Но кресла, которые Берт выбрал для кабинета, были вполне удобными, и Горрен полулежал в одном из них, вытянув ноги, откинув голову на спинку, распустив галстук, расстегнув сорочку.
– Удивительно было бы, если бы их не было, – буркнул Берт.
– А что за народ его охраняет? Ты их знаешь?
– Горрен, после полугода беготни по всяким вечеринкам поневоле начинаешь узнавать охрану. Его людей я тоже видел. Но их – много. И это на пресс-конференции, которая проводится в лигейском здании и соответственно охраняется лигейскими служащими. И тем не менее Дейкстра притаскивает своих.
– Иными словами, папочка Квентин не очень доверяет лигейским охранникам?
– Иными словами, он достаточно разумен, чтобы понимать, что разворошил осиное гнездо, – поморщился Берт. – И кажется, он достаточно предусмотрителен, чтобы не рассчитывать на лигейских.