Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое

Marbius

– «Скромное» это совсем не то определение, которое я бы выбрал, чтобы охарактеризовать это место, Этьен, – слабо улыбнувшись, неторопливо отозвался Коринт и положил руку поверх руки Симайди Танья, принявшегося разминать его плечи.

– Ты не видел многого, – усмехнулся Симайди.

– Напротив, – мягко поправил его Коринт. – Быть личным помощником Тессы – и не видеть, как живут ее коллеги, соперники и враги? Уволь, у меня и выбора-то иного нет.

– И как живут ее коллеги, соперники и враги? – спросил Симайди Танья, поцеловал его шею и обошел стол, чтобы усесться

напротив.

– По-разному, как ты сам понимаешь. В разных местах свои представления о приличествующем. Но с какой стати это взволновало тебя?

Симайди Танья беспечно пожал плечами и предложил ему выпить. Коринт охотно принял предложение, поднял тост за его здоровье и сделал глоток.

– Неплохое вино, – произнес он.

Симайди Танья бегло улыбнулся и склонил голову к плечу.

– Согласен. – И после паузы: – Как поживает твой европеец?

Коринт удержал дрожь. Неторопливо поднес бокал ко рту. Улыбнулся поверх него Симайди Танья: прищурил глаза, поднял уголки губ. Обвел глазами комнату. Пожал плечами. Бросил:

– Поживает.

Смог наконец улыбнуться этому змею чуть естественней.

– Он не будет разочарован твоим визитом ко мне?

– А должен?

Симайди Танья пожал плечами, печально заулыбался, широко развел руки.

– Я совершенно не в курсе ваших отношений, как ты понимаешь. Едва ли мне стоит надеяться, что ты посвятишь меня в них.

– Не стоит, – улыбнулся Коринт и сделал еще один глоток.

– Но что я позволю себе заметить, о восхитительный Коринт. Твои отношения с ним длятся и длятся. И длятся. Я даже в некотором роде удивлен. Э-эм, если позволишь. – Симайди Танья задумчиво пожевал губы и посмотрел на него.

– Разумеется. Смею ли я тебе запрещать, – ехидно прищурился Коринт. Он хотел одного: чтобы Симайди не заметил, как гулко бухает его сердце, – по рвано пульсирующим жилкам на висках, по испуганно набухающим артериям на шее, по чему угодно; что он сам чувствует, как похолодела его кожа, что ее колет тысячами отравленых иголок. Что по спине вот-вот начнет струиться холодный пот. Дураком бы был Коринт, если бы не предполагал, что его отношения с белым человеком из Европы, да еще таким приметным, останутся неучтенными. И этот идиотский страх, что Симайди воспользуется своим знанием против него, Коринта. Против Берта. Даже просто для того, чтобы развлечься, а развлечения у него были жестокими.

Симайди Танья хищно следил за ним. И Коринт заставлял себя не опускать глаз, убеждал, напоминал, что по лицу хорошо читают только очень мощные искиновые алгоритмы, но и учитывают для этого не только едва уловимые изменения в мимике, а колебания температуры кожи в десятые доли градуса, изменения биохимических и даже нейроэлектрических параметров и еще сотен других симптомов, которые человеческому глазу и не подвластны, что человек не видит, а додумывает, да и то постфактум, и только на основании своего опыта и фантазии, что Симайди Танья не того человека пытается загнать в угол, чтобы, если что, шантажировать Тессу. И все равно Коринт не мог не бояться. Невесть чего, непредсказуемых последствий.

– Эти твои отношения с тем буром, если, разумеется, ты не обидишься, что я его так называю. – Симайди Танья, на чьем лице мелькнуло недовольство – разочарование, что ли, – отпил вина, продолжил: – изначально были этакими, своеобразными. Я всегда думал, что ты предпочтешь более высокопоставленное лицо в качестве постоянного партнера, нежели этого… Франца. – Он вперился в лицо Коринта, тот – лениво улыбался. – Фрадна… хм, – наконец смирился Симайди, – Франка. И с более значительной биографией. Еще более я удивлен, что ты, кажется, находишь удовольствие в этих отношениях.

Он замолчал. Коринт согласно склонил голову и признал:

– Нахожу.

Симайди подождал продолжения, но Коринт не спешил обнадеживать его.

– Наверное, я должен быть рад за тебя, – кисло признался Симайди. Коринт развел руками: мол, решай сам. – Но ты здесь. И я рад, что этот Франк допускает свободные отношения. Ведь допускает?

– Мне кажется, что нежная натура Берта волнует тебя куда больше, чем меня, самого Берта и прочих куда более управомоченных беспокоиться за него людей, – криво усмехнулся Коринт. – Если ты и дальше намерен страдать из-за непонятно чего, я могу оставить тебя наедине с твоими сомнениями, угрызениями и прочим.

Симайди поднял руки, признавая свое поражение.

– Нет-нет, что ты, – весело запротестовал он, – я пригласил тебя совсем не для этого.

Он многообещающе промурлыкал последние слова, и Коринт понимающе улыбнулся. Правда, ему хотелось надеяться, что Симайди Танья пригласил его для чего-то другого, к примеру, чтобы выведать все возможное о настроениях Тессы Вёйдерс и заправил на верхних этажах «Астерры». А после допроса, который он устроит Коринту, у него не останется сил для секса, либо все ограничится чем-то невнятным, обязательным, а потому унылым и забывающимся. Коринту хотелось тратить все меньше и меньше времени на него.

И Симайди Танья продолжал. Интересовался, с кем встречается Тесса, куда еще отправляет доверенных для переговоров. Нуждается ли в посредниках для переговоров с теми и теми людьми в самых разных провинциях. Хочет ли познакомиться с людьми из серого бизнеса – и даже черного: таких Симайди, оказывается тоже знал, и достаточно неплохо. Коринт отвечал. Спрашивал, снова отвечал. Спорил. Время от времени извинялся и выходил, чтобы переговорить с Тессой. Возвращался и позволял Симайди Танья задавать вопросы. Снова спрашивал и отвечал. Наконец отправился в туалет. Там умылся и долго стоял над раковиной, глядя в никуда.

Выйдя, Коринт столкнулся с Симайди Танья – тот околачивался у двери. Ухватив его за обе руки, Симайди с деланным беспокойством спросил:

– Все ли в порядке? Ты не выходил так долго, что я испугался, право слово. Я, наверное, слишком утомил тебя своими расспросами.

– Я в порядке, – процедил Коринт, кляня себя за свою слабость.

– У тебя был тяжелый день?

Коринт смотрел на него. Подался вперед – чуть ближе к его губам, ухмыльнулся.

– Назови человека, у которого он бы сейчас был легким.