Путь домой
Шрифт:
Наконец спасательные кусты перед калиткой, здесь можно перевести дух и осмотреться. Присели, дождь хлестал с неубывающей силой. Огромные кусты несколько сдерживали натиск стихии. Вася периодически утробно покашливал, пряча лицо в одежду. Гриша прополз вперед, чтобы посмотреть, что творится у калитки. Над входом в здание администрации, точнее, над черным входом, поскольку он вел на кухню, горела одинокая лампа. Она не то чтобы светила ярко, наоборот, чадила больше, но и этого света хватало, чтобы не дать ни малейшего шанса незамеченным прошмыгнуть мимо двери, в случае если кому-то из обслуги взбредет в голову выйти на улицу. Гриша не раз здесь бывал на работах. Поэтому-то он и знал, что эта сторона практически не охранялась, поскольку не выходила на внешний
Гриша, удобно устроившись в кустах, наблюдал за дверью и калиткой. Нужно идти, никого нет. Но мысль: «А вдруг как раз в этот момент откроется дверь и…» Нужно еще подождать. Однако выглядело всё зловеще. Плюс еще Васькин кашель, он наверняка привлечет внимание. Но, пути назад нет. Только вперёд, да и поспешить нужно, в такую погоду другу становится всё хуже и хуже.
Ужасно болела голова. Вася положил её на ветку кустарника. Дождевые капли падали на лицо, ветер тихонько покачивал ветку, и от этого становилось легче. Послышался шелест, затем чертыханья. Это подползал Гриша.
– Вставай, иди точно за мной, не отставай.
Чем ближе к калитке, тем сильнее стучало сердце – нужно как можно быстрее уйти с этой опасной зоны. Но время как будто остановилось. Вот она, проходим через неё. Уже рядом дверь, за ней слышны звуки – там кто-то ходил и громко разговаривал. Сердце так громко отбивало дробь, что, казалось, его слышит весь лагерь. Где Васька? Так, сзади, идёт.
Хорошо. Еще несколько шагов, и дверь осталась позади. Через мгновенье оказались опять в кромешной спасительной темноте. Уперлись в мокрую стену. «Это нормально, теперь дома», – подумал Гриша и тут же поймал себя на том, что непроизвольно назвал вот это всё – и в первую очередь весь непрерывный кошмар лагерной жизни, – домом. Ему стало муторно.
– Идешь метров пять за мной вдоль стены, там будет лаз, его и днём-то не видно, поэтому я дам знать.
Вася сжал его руку в знак того, что он понял. У него кружилась голова, он еле держался на ногах. И если честно, ему уже было всё равно. С потерей сил человек терял интерес ко всему происходящему.
Неожиданно Гриша надавил с силой ему на плечо, потом взял его руку и ладошкой провел по торчащим кирпичам, обозначающих диаметр лаза. Отверстие небольшое, но изможденные мальчишки просочились туда без труда. Внутри было темно, тепло и сухо. Через несколько метров темноту прорезал мерцающий вдалеке свет.
Гриша шел уверенно, изредка прикладывая палец к губам, прося Васю сейчас не кашлять. Помещение кочегарки было немалым. Стену, вдоль которой шли ребята, и собственно котёл отделяла огромная куча угля, которая с одной стороны подходила почти к потолку. Вот туда-то им и нужно. Через кучу к железным балкам.
– Теперь карабкаемся вверх, на самый гребень не вылазим, может увидеть кочегар. – Гриша первым полез по углю. Вначале с шумом сползал вниз, но потом приловчился, а за ним Вася, очень скоро они оказались «дома».
Васю ждал уютный уголок, где можно было в тепле наслаждаться тишиной и не бояться прихода за тобой санитаров. Неизвестно откуда Гриша натаскал всякого рваного тряпья, что выполняло роль матраца и подушки. Одним словом – мягко и безопасно.
– Васёк, я скоро пойду, – укладывая друга, говорил Гриша, – ты только не высовывайся, кочегары сюда не ходят, про этот лаз знаю только я. Если отлить или еще что-то – ну, сам понимаешь, короче, если на толчок, то туда, за кучу. Только дерьмо в уголь закапывай.
Гриша продолжал говорить, показывая Васе сверток с незамысловатыми продуктами, и наконец выпалил:
– Чем быстрее очухаешься и перестанешь кашлять, тем лучше, больше шансов отлежаться незамеченным.
Вася прислушивался к угасающим звукам сползающего угля.
Глава 10
Дождь очень спокойно и мерно стучал о крышу барака. Печи еще не топили, но от большого количества людских тел в бараке сохранялось тепло. Спать не хотелось, сказывалось возбуждение от ночных похождений, да и до рассвета осталось не так уж и много. Все-таки хорошо, что переезд, а точнее, Васин переход в кочегарку закончился без особых приключений. В душе царили спокойствие и радость. Чувство самоуважения не покидало Гришу. Он в прямом смысле слова гордился собой. Он спас друга, по-настоящему рискуя и своей и его жизнью. Да, это поступок.
Представил, как после войны, после нашей победы, – а в этом Гриша ни на секунду не сомневался, – он приедет в родной Свердловск и расскажет мамане и друзьям, что они пережили, как погиб Толик. От этих мыслей на его глаза наворачивались слёзы. Ведь что ни говори, а горя с Васей они хватили столько, что иному взрослому такое и во сне не приснится. Однако, подобно червячку, его подтачивала подленькая мысль, что рядом-то будут стоять его друзья, которые не отсиживались у немцев, не служили им, а честно воевали на фронтах в рядах Советской Армии. От этого становилось плохо, он вдруг почувствовал себя виноватым и даже на какое-то мгновение – предателем… Нет, нет! Мысли в голове снова понеслись неудержимым смерчем: нет, что же это я, какой же я предатель? А как же партизаны? А полицаи, что нас хотели убить? Да и здесь мы в лагере, а не на работах у хозяев.
Тяжелые мысли постепенно переплелись с картинами сновидений. Ему привиделась маманя, которая кормила его и отца за столом. Сестры почему-то стояли в стороне и очень серьезно смотрели на него. После чего он, уставший, погрузился в настоящий глубокий сон.
Рабочий день прошел как обычно – трудились на разборке завалов и чистке улиц. Про Васю никто даже и не вспомнил. Утром привезли новую партию заключенных, поэтому проверка была поверхностной, надзирателей не хватало, все были заняты приемом вновь прибывших. Очень хотелось спать, даже есть не так хотелось, как спать. Ночью нужно обязательно проведать Васю, теперь будет легче – одному всегда легче. «Я ведь не раз был в кочегарке, вот только нужно это сделать пораньше, чтобы потом осталось время поспать, а то так можно и дуба дать», думал Гриша, возвращаясь с бригадой обратно в лагерь. Так, относительно спокойно, миновало два дня. Вася начал приходить в себя, еще день-два, и его можно возвращать в барак. Там новые перемешались со старыми заключенными, знакомства, разговоры… В общем, повезло, про Васю никто не спрашивал, да и не в правилах узников проявлять излишнее любопытство. Меньше знаешь, крепче спишь. В последний раз Гриша принес Васе в качестве деликатеса отварной бурак.
На плацу было пустынно. В дальнем углу стояли вертухаи Сева и Низкий. В лагерь, по их версии, они попали случайно. Оба из бывших красноармейцев, призывались в 1942-м. Служили в одной части, там и познакомились, один – из кулаков, другой – из блатных, ранее судимый за воровство. Низкий был заметно старше Севы, по рандолевой фиксе безошибочно определялась его блатная масть. К слову сказать, Низкий фиксой очень гордился.
Свела судьба их не зря – они ненавидели советскую власть и воевать за неё не желали. При первой же возможности дезертировали. Но сдаться непосредственно немецким войскам не удалось. Фронт очень быстро катился на восток, их полк был разбит, кто уцелел – разбрелись кто куда, они тоже направились туда, где не было войны. Так и оказались в тылу у немцев. На базаре Низкий потянул из сумки селянина кусок кровяной колбасы. На этом и попались. Их тут же сдали в местную комендатуру, долго допрашивали. После чего, поняв, что они совершенно неинтересны с точки зрения носителей информации, тут же отправили в пересылочный лагерь.