Путь духовного обновления (Глава 3, О свободе)

Ильин Илья Петрович

Но что же значит – не пренебрегать им?

Первое, что мы все должны понять и усвоить, это то, что мы постоянно нуждаемся в правосознании и пользуемся им; и что правосознание есть творческий источник права, живой орган правопорядка и политической жизни. Каждый закон, каждый указ – возникает в правосознании и является его плодом – то зрелым, то незрелым, то полезным, то вредным. Каждый закон, возникнув из правосознания властвующих людей, обращается к правосознанию множества подчиненных людей, чтобы сказать им: «это ты обязан сделать», «так ты имеешь право поступить», «этого ты не смеешь делать»; и соответственно, – чтобы этим «вдвинуть» им в душу веское, решающее побуждение поступать лучше, правомернее, справедливее, осторожнее… Это происходит во всех сферах права.

Тот, кто поймет эту задачу права и увидит эту работу правосознания, тот сразу отделается от очень распространенного и вредного предрассудка, согласно которому право есть нечто «формальное» и «внешнее».

В действительности право «формально» только в том смысле, что оно обыкновенно формулируется в виде общих суждений, помысленных и облеченных

в слова, и что поэтому оно редко имеет возможность охватить всю глубину и сложность единичного жизненного явления. Но по своему исходному пункту (правосознание законодателя) и по тому пункту, куда оно направляется (правосознание подчиненного человека), – право нисколько не «формально». К тому же оно совсем не призвано «формально» действовать в жизни и «формалистически» применяться к отношениям людей; напротив, между общей формулой закона и единичным человеком должно встать живое правосознание, которое и будет заботиться о том, чтобы формальное и строгое, неумолимое применение закона не породило в жизни сущую несправедливость (по римской формуле: «Summum jus summa injuria»*). Итак: формален только закон; но ни правосознание законодателя, ни правосознание чиновника и судьи (применяющих право), ни правосознание рядового подчиненного гражданина – вовсе не формальны. Напротив, все эти три инстанции правосознания должны быть связаны с глубокими источниками духовной жизни: им необходима и вера, и любовь, и внутренняя свобода, и совесть, и патриотизм, и чувство собственного достоинства, и чувство справедливости. Тогда они будут стоять на высоте и жизнь людей будет не вырождаться от их действия, а совершенствоваться.

Подобно этому, право есть нечто «внешнее» только в том смысле, что его законы и предписания исходят, так сказать, «от других людей» и поэтому подходят к нам как бы «извне», не спрашивая нашего согласия и налагая на нас обязанности и запреты, часто вопреки нашей воле. Но творческий источник права пребывает во внутреннем мире человека; и действовать в жизни право может только благодаря тому, что оно обращается к внутреннему миру человека, а именно к тем слоям души, в которых слагаются мотивы человеческого поведения и, сложившись, порождают живой поступок человека.

Из этого вытекает, что если человек хочет видеть свои личные права огражденными и защищенными, то он должен вложиться своим правосознанием в эту общественную правовую жизнь и верно участвовать в ее устроении. В качестве законодателя, он должен творить законы из верной глубины своего правосознания; в качестве судьи и чиновника, он должен толковать и применять закон так, как этого требует его справедливое правосознание; в качестве рядового подчиненного гражданина, он должен принять закон в свое правосознание и включить приказы, запреты и позволения, содержащиеся в законе, в процесс мотивации своего поведения.

Во всех этих положениях человек призван к тому, чтобы добровольно вменять себе законы своего государства, стараться верно понимать их и повиноваться им по чувству свободно признанной обязанности. Пусть эти законы кажутся ему формальными и внешними – он все-таки должен принять их в порядке самообязывания и верно соблюдать их. Это необходимо по следующим основаниям.

Во-первых, потому, что в самую сущность права и правопорядка входит эта способность – совершенствоваться посредством лояльного повиновения граждан. Само собой разумеется, что всюду и всегда могут встречаться нецелесообразные или несправедливые законы, такие, которые были неудачны с самого начала или такие, которые с течением времени утратили свою жизненную полезность. Но закон не отменен, он должен применяться и соблюдаться, по римской формуле – « суров закон, но он закон»; это есть единственное средство поддерживать правопорядок в стране, укреплять его и не отдавать его в жертву произволу, личной корысти и случайности. Тот, кто умеет блюсти «суровый» закон вплоть до самой его отмены, – тот предотвращает анархию и бесправие, ограждает принцип права и воспитывает правосознание своих сограждан. Однако наряду с этим выдержанным блюдением права должна вестись борьба за отмену нецелесообразного или несправедливого закона; он обязателен до законодательной отмены, но отмена эта должна быть по возможности ускорена. Каждый здоровый правопорядок открывает гражданам эту возможность: бороться за новые, лучшие законы и за новый порядок жизни, пребывая в лояльности по отношению к действующим законам. В этом смысле право подобно перестраивающемуся дому, в котором люди продолжают жить и во время его перестройки. Нельзя отменить закон, не заменив его новым: ибо беззаконие есть начало произвола, несправедливости, «захватного права» и взаимных обид. Нельзя позволить гражданам не соблюдать действующий закон: ибо противозаконие расшатывает правосознание и узаконивает в стране дух преступности. Но нельзя также звать граждан к самовольному ниспровержению закона снизу, ибо этот путь совмещает беззаконие с противозаконием и ведет к революции и гражданской войне, а гражданская война есть одно из самых страшных и разрушительных явлений истории.

Итак, первое правило правосознания гласит: соблюдай добровольно действующие законы и борись лояльно [105] за новые, лучшие.

Во-вторых, гражданин призван добровольно признавать и соблюдать законы своей родины потому, что это есть единственный способ – поддерживать правопорядок и в то же время оставаться в нем свободным. Каждый правопорядок, как мы уже указали, обращается к гражданам со словами: «это тебе предписывается – твоя обязанность», «это тебе разрешается – твое полномочие», «это тебе запрещается – твоя запретность»… Допустим, что границы этих обязанностей, полномочий и запретностей – меня не удовлетворяют; так обыкновенно и бывает, потому что всякий человек хотел бы иметь побольше полномочий и поменьше обязанностей и запретностей. Однако эти правовые обязанности, полномочия и запретности образуют целую живую систему субъективных прав, как гражданских (имущественных, семейных и наследственных), так и публичных (права свободы, права избирательные, права властные), и права эти поддерживаются и ограждаются всем правопорядком и особенно государственной властью.

И вот человеческая история показала и подтвердила много раз, что лучше пользоваться более ограниченной системой субъективных прав, крепко огражденных и действительно обеспеченных, чем видеть, как твой безграничный круг субъективных притязаний попирается произволом соседей и деспотической властью. Лучше малая свобода, всеми чтимая и блюдомая, чем большая свобода, никем не соблюдаемая и не уважаемая, ибо такая «большая» «свобода» есть величина мнимая, которая не заслуживает ни названия «свободы», ни названия «права». Таков великий урок всех революций: люди не хотят малых, но огражденных прав, они хотят максимума (величайших полномочий и полного освобождения от обязанностей и запретностей); революционеры обещают им этот желанный максимум, ниспровергают старый правопорядок, и люди радуются, как поток истории уносит и поглощает их малые, но огражденные права; тогда революция развертывает свои разрушительные силы и к концу ее люди с ужасом удостоверяются в том, что за ними остался минимум прав, лишенных всякой прочности и защиты…

Так обнаруживается великая тайна свободы. Человек призван не к внешнему самоосвобождению от закона (таков путь революции, анархии, деспотизма); но к внутреннему самоосвобождению в пределах закона (таков путь лояльности, правопорядка и здорового развития). Внутреннее освобождение – совершается в духе и выражается в добровольном самообязывании; оно освобождает человека не от закона, а в законе, ибо человек свободно блюдет закон, который свободно признало его правосознание. Человек не призван ниспровергать правопорядок; он призван беречь его, ограждать и совершенствовать его содержание, верно и терпеливо реформируя его. Свобода от закона есть анархия, бесправие и гибель. Человек может быть свободным только под законом и через закон. А эта законная свобода будет тем прочнее и полнее, чем больше он опирается на внутреннюю свободу – на лояльное самообязывание здорового правосознания.

Таково второе правило правосознания: освободи себя внутренно посредством добровольного самообязывания и ищи свободы только через закон и под законом.

3. О творческом правосознании

Здоровое правосознание есть не только свободное и лояльное состояние души, но и творческое состояние. Оно принимает действующие законы не для того, чтобы формально проводить их в жизнь, превращая правопорядок в мертвую бюрократическую работу, в сухое педантство, в явную несправедливость; но для того, чтобы оживлять отвлеченные формулы закона из этой духовной глубины, где живет чувство права, человечность и любовь. Здоровое правосознание творит право не только тогда, когда изобретает новые, лучшие законы, но и тогда, когда применяет действующие законы к живым отношениям людей.

Каждый закон имеет обычно строго определенный, записанный и напечатанный словесный состав. За его словами скрывается логически по-мысленное и формулированное суждение, в котором обозначено, каким людям, в каких случаях жизни принадлежат строго определенные полномочия, обязанности и запретности. Каждый человек имеет, конечно, эгоистический интерес истолковать это суждение и эти определения так, чтобы на его личную долю выпало как можно меньше обязанностей и запретностей и как можно больше прав или полномочий. В большинстве случаев люди стараются перетолковать закон в свою пользу, а иногда и прямо извратить его смысл. В противоположность этому здоровое правосознание движется по совершенно иному пути.

Человек со здоровым правосознанием старается прежде всего отодвинуть в сторону свой личный интерес и понять смысл закона так, как он предносился мысли и воле самого законодателя. Он стремится уловить и усвоить ту цель закона, которую законодатель имел в виду: для чего этот закон был придуман и установлен? Как и чем должна была быть достигнута эта творческая цель? и т. д.

Когда эта первая задача разрешена, тогда встает вторая: надо постигнуть не ту цель, которую когда-то имел в виду законодатель, и не тот смысл, который тогда исторически ему предносился, но другую цель – высшую и подлинную цель социальной справедливости, которая должна была бы предноситься законодателю, если бы он исходил из здорового, «нормального» христианского правосознания. Эта задача несравненно труднее и ответственнее. Чтобы разрешить ее, человек должен ввести установленный им смысл закона и фактическую цель законодателя в глубину своего здорового христианского правосознания, как бы окунуть их в эти очистительные и целительные воды; или, выражая это в ином образе, – он должен поставить найденный им смысл и уловленную им цель закона в луч так называемого «первоначального», или «естественного», правосознания, которое соответствует в области права тому, что мы называем в области нравственности – совестью. Человек должен сделать это не для того, чтобы осудить или даже отвергнуть положительный закон, но для того, чтобы применяя его к жизни, выделить в нем и выдвинуть на первый план, сделать решающими – найденные в нем справедливые и верные, христиански-социальные элементы. Надо научиться извлекать из каждого закона то, что в нем верно и справедливо. Надо сделать так, чтобы дух владел буквою и чтобы буква не заедала дух. Надо отыскивать в каждом законе скрытую в нем правду и ей отдавать первенство над остальным. В каждом законе надо как бы разбудить заснувшую в нем справедливость. В каждом законе надо уметь найти то, что может одобрить правовая совесть человека; и это, найденное, надо делать руководящим началом. Это можно было бы выразить еще в таких образах. В каждом законе есть некое доброкачественное звенящее серебро правоты и добра; надо отчистить монету закона так, чтобы это серебро проявилось и засияло. Или иначе: составляя и издавая закон, законодатель как бы смотрел в очки своего правосознания – на реальную жизнь и на требования естественного права и справедливости; и эти очки его надо добыть и в них поглядеть, но не для того, чтобы увидеть только то, что он видел (это было бы делом «исторической догматики»), а для того, чтобы увидеть больше и лучше и чтобы влить это большее и лучшее в толкование и применение закона (и это будет делом творческого правосознания).