Путь голема
Шрифт:
– Хороший вопрос, – сказала темнота и глухо чихнула. – Хороша побудка. Ну и вонь! Ад! Вот какой он! Темный и зловонный. Грехи наши…
– А-а-а, – не то перепугано, не то устрашающе завыли с другой стороны, – не хочу, чтобы вот так! Не-е-ет! Будь все проклято! Я так мало жила…
– … и благие деяния … Мы… стоим перед тобой, ожидая милости… и покорны суду твоему…
– Мэтро, мать твою, – прошептали позади меня дрожащим голосом. – Год две тысячи тридцать третий от рождества Христова. Я так и не смог до конца ее пройти. Капец нам! Это реал!
– … не всегда поступали мы по правде и совести… разве что только не убий… с остальными… ну
– Ненавижу, всех ненавижу, – хлестал по ушам пронзительный вой. – Из-за вас! Все из-за вас! Ненавижу!
– Минуточку, пожалуста, – изрек хрипловатый спокойный голос. – Спокойнее. Я почти достал… Застряла. Тащу, тащу… Есть!
Тьма взорвалась светом. Яркое пламя резануло глаза, и породило сборище страшных теней, протянувших ко мне руки. Жуткие сгорбившиеся тени шевелили длиннющими скрюченными пальцами, тянулись ко мне.
Перепугано завопив что-то о душах умерших неприкаянно блуждающих в вонючей темноте заброшенных канализационных колодцев я со всех ног бросился бежать. Так и не успев набрать приличную скорость, я встретился с чем-то незыблемым и твердым.
– А комната-то круглая, – прошептал я, теряя сознание.
–
– Харош загорать! – Меня пнули в бок. Несильно так, любя. – Перепугал нас всех чуть ли не до смерти. Орешь в темноте как дурной. Смуту разводишь. Людей вот на дурные мысли потянуло. В религию потянуло, грехи пересчитывать стали, но пальцы закончились. А ЭТА нас во всех смертных обвинила. Ну как всегда, все мужики сволочи, а она пушистая, блондинка и в пятый раз все еще девушка. Помнишь анекдот про ежика и белочку. Как он ей сказал – если бы я знал что ты такая… ну в общем, порядочная я бы тебе туда змейку вшил. Меня чуть кондратий не хватил от такого вопля. Лежу, думаю о смысле жизни и роли баб в ней, никого не трогаю, слышу – кричат. Ты в следующий раз с голосом поосторожнее, Джельсомино ты наш.
Открыв глаза, обнаруживаю стоящих вокруг меня коллег. Трепещущий огонек бензиновой зажигалки в руке Ильича отражается в стеклах очков бледного как мел Прыща. Прыщ, он такой, все чувства, в том числе и страх, пытается спрятать за громким смехом и плосковатыми шутками.
Чуть в стороне Лиля вжалась в Тимоху, словно пытаясь спрятаться от пляшущих на стенах теней.
Крохотного язычка пламени еле-еле хватает, чтобы осветить каменный мешок, но его достаточно чтобы стены превратились в театр злобных теней.
Надо же. Хорошо, что сумрак скрыл мои покрасневшие щеки. Это всего лишь тени моих коллег… и голоса тоже их… А я словно заяц в кусты, то есть в стену. Стыд и позор. Надеюсь хоть оправдание какое-нибудь придумать смогу. Засмеют ведь… Может и прозвище прицепится… Хотя, чего это я, повод пока есть – никто еще не сказал где мы.
Причудливые силуэты, теперь уже совсем не страшные, а скорее смешные в своей уродливости, словно тянут к нам кривенькие лапки, танцуя в такт еле слышимым барабанам.
– Что это? Вы слышите? – прошептала Лиля, точно птенец, выглянув из мощных объятий Тимохи.
– Там-тамы, – ответил Прыщ, – справедливая ты наша и ухастая. То есть ушастая. В смысле не ухи лопоухи, а со слухом порядок. Я сам только недавно почувствовал ритм. Раньше казалось просто гулом. На мантры похоже. Мне такое музло думать помогает.
– Где там? – глянул на него Тимоха, бережно прижимая девушку.
– Кто
– Ты сказал там-там.
– Не там, а здесь. То есть барабаны такие. Понимаешь, Тимоха, в них бьют там-там, а слышно здесь-здесь, – без тени улыбки пояснил Прыщ.
– А-а-а-а, снова шутишь, – морща лоб, протянул Тимоха.
Тень его героического профиля на стене выглядела бесподобно. Чистый тебе античный герой. Под два метра, нос с восточной горбинкой. Светлые курчавые волосы. Широко распахнутые глаза наивного щенка сенбернара. Весу за сто и все мышцы. Силищи – стальной прут в палец толщиной в шиш наспор. Без вредных привычек. Женщины от него млеют. Вот они сильные плечи, на которые так и жаждет опереться слабая половина человечества. Высоковато, конечно чтобы опираться, скорее, подтягиваться можно, зато косая сажень. Вот только умом не вышел. Все в мышцы ушло. Хотя кто знает, ай-кю во времена античности еще не мерили, и интеллект их героев под большим вопросом. По крайней мере, в наше время ни один уважающий себя герой не подрядится на чистку конюшен. В крайнем случае, какой-нибудь стиральный порошок или средство от запотевания подмышек рекламировать будет. Но чтобы в навозах ковырятся – ни-ни. Время нынче не то.
Монотонный ритм проникает сквозь стены и наполняет людей нехорошим предчувствием. Звук вроде и безобидный, но есть в нем что-то зловещее. В каком-то журнале я читал, что аборигены, не помню где и на кого, охотятся подобным образом. Они выстукивают определенный ритм, и животинка сама приползает к ним. Потом коллективная трапеза…
– Где мы? – задаю интересующий всех вопрос.
– Неизвестно, – хмуро ответил Ильич, прикуривая. Привычный терпкий запах сигары шефа заглушил вонь, царящую в комнате. – Пока ты был без сознания, после удара о стену мы успели восстановить события вчерашнего вечера. Все помнят примерно одно и то же. Корпоративная вечеринка, поездка в такси и все…
– Дальше чистый лист, – заметил Прыщ. – И головная боль. С учетом вчерашнего, это нормально. Если бы еще не это вонидло. Кишки наружу просятся. Помните анекдот про винегрет, который пошел смотреть на юбиляра?
– Помним, – недовольно глянула на него Лиля. – Наизусть.
Вкратце излагаю коллегам обрывки вчерашних воспоминаний, естественно опустив свои пьяные приставания к Лиле. Тимоха конечно человек хороший, отходчивый, но пришибить может запросто. Правда, извиниться потом, от души, искренне. А зачем спрашивается калеке извинения, пусть даже искренние. Он уже давно глаз положил на единственную женщину в нашем коллективе. И какую женщину! Да и она, похоже, не против, вон, как птенец угнездилась в его объятиях.
– Куда мы ехали? – поинтересовался я. – И зачем?
– Этого не помнит никто, – чересчур громко сказал Прыщ. Стены отразили его голос и все невольно вздрогнули. – Кажись, водяра была паленая в хлам. А я вам говорил, что за этим супермаркетом дурная слава ходит. Говорят менеджеры мутят, берут непонятного происхождения левак без сертификатов и ставят вперемешку с нормальным пойлом. Вот мы и попали на суррогат. Там же вся периодическая таблица Менделеева в одной бутылке.
– Я пил лишь пиво, – заметил я. – И тоже ничего не помню. Ильич как всегда коньяк. Таких совпадений не бывает. Понятно что водку и коньяк подделывают, но кто с пивом морочится будет? Пусть даже и чешским. Никогда подобного не слышал. На срок годности я смотрел. Нормальный свежий Золотой фазан.