Путь хирурга. Полвека в СССР
Шрифт:
Врачи вообще зарабатывали так мало, что мужчины — добытчики для семьи вынуждены были иметь вторую ставку где-нибудь в поликлинике и дежурили за деньги в разных больницах. Женщины этого не делали из-за семейных забот. Почти все врачи постоянно одалживали друг у друга деньги, и главной темой разговоров в ординаторских комнатах было ожидание прибавки к зарплате:
— Говорят, что новое правительство собирается повысить врачебную зарплату.
— Как же, повысят они! Держи карман шире!..
Я мог позволить себе не брать подработок, потому что жил пока у родителей и мог тратить свои деньги только на себя (и на Ирину тоже — на цветы ей, на театры). Зато я работал с молодым энтузиазмом. Заметив и оценив это, профессор Языков и доцент Винцентини часто брали меня ассистировать на операциях. Я учился у них — как и что надо делать, а иногда — как и что не надо
Мы тогда многое лечили консервативно — гипсовыми повязками. Присматриваясь к результатам лечения, я увидел, что переломы ключицы (один из частых видов травмы в то время) срастались медленно и неправильно. Я думал, как это улучшить? Я читал научную литературу и придумал новый вид гипсовой повязки. Она была легче обычных и фиксировала плечо в нужном положении. Языкову идея понравилась, он меня одобрил, и я стал накладывать свою повязку. Вскоре выявилось, что результаты лечения улучшились. Я был горд своим первым «вложением» в нашу науку, написал статью, нарисовал к ней иллюстрации, и ее напечатали в сборнике трудов аспирантов и ординаторов. Это была моя первая опубликованная научная работа, я гордился ею перед родителями и Ириной. Отец по-деловому одобрял, мама по-матерински радовалась, а Ирина выжидательно улыбалась — что-то еще у тебя впереди?.. Кстати, вместе с моей статьей в сборнике были статьи других молодых врачей, которые потом стали профессорами — Кана, Кулакова, Килинского, Орлова, Кечкера.
Языков поручил мне сделать небольшой доклад на заседании Научного общества ортопедов и травматологов:
— Только смотри — докладывай четко, по-деловому, чтобы не было впечатления, будто ты в лужу перднул (это была его любимая и частая присказка — ему, выходцу из рода дворян на Оке, нравилось применять старинные обороты речи и простонародные высказывания. Когда его кто-то расстраивал, он говорил: «Ну ты меня как серпом по яйцам саданул»).
Получив такое «деловое» наставление, я тщательно готовился, репетировал перед Ириной. Выступал я с таким напором и энтузиазмом, что аудитория даже зааплодировала (а это бывало редко). Старейший академик Приоров, корифей нашей специальности, выступил и похвалил мое доклад. Я зарделся от смущения.
На другое утро, на ежедневной конференции клиники, довольный Языков громогласно и, как всегда, с свойственным ему юмором произнес:
— Кто был вчера на заседании Общества, мог убедиться, что наш Володька умеет болтать языком. Он в лужу не перднул, потому что старается всегда быть «у курсе».
Мне стали чаще доверять делать операции, сначала под руководством старших, а потом и самостоятельно. В больнице было много хирургов разных профилей: полостных, нейрохирургов, урологов, онкологов, гинекологов и, конечно, травматологов, как я сам. Я старался впитывать в себя как можно больше практических наблюдений, насыщаться ими, как губка влагой. Если я не был занят своей работой, то старался помогать всем.
Постепенно у меня образовались хорошие отношения со многими хирургами — через год ко мне привыкли, я стал «боткинцем» и одним из активных молодых хирургов. Почувствовав себя уверенно, я решил еще через год поступать в аспирантуру. Появилось новое желание, о котором еще недавно я не думал: надо защитить кандидатскую диссертацию, это может дать мне лучшее положение и больше денег. Я думал о том, как мы будем жить с Ириной, хотя и не знал, когда эти улучшения произойдут.
Завоевывать авторитет в новом коллективе, тем более в большом и сложном, очень непросто. Оглядываясь назад, я думаю, что мне помогал мой общительный и покладистый характер, унаследованный от родителей. Но в советском обществе личные качества ценились намного ниже, чем вовлечение в общественную работу. При всех успехах, я не был членом партии и не был активным комсомольцем. За это на меня недоброжелательно косились общественники и это могло помешать моему продвижению. К тому же популярность и протекция старших рождали зависть. Мне еще предстояло проходить через эти рогатки.
Вскоре у меня появился важный пациент.
Летом 1957 года мой шеф, профессор Языков, делал в Кремлевской больнице операцию легендарному маршалу Семену Михайловичу Буденному — у него был тяжелый перелом плечевой кости. Мне потом пришлось помогать Языкову долечивать маршала. Лечение высоких начальников всегда имеет свою сложную историю…
Буденный был кавалерист-фельдфебель в царской армии, за храбрость награжденный четырьмя Георгиевскими крестами. Во время революции он перешел на сторону большевиков и в 1918
Человек он был малообразованный, но за прежние заслуги его держали в должности заместителя министра обороны. Ко времени нашего лечения ему было уже восемьдесят лет, он числился почетным Генеральным инспектором армии и уже не принимал участия в государственных делах.
В том 1957 году Никита Хрущев и тогдашний премьер-министр Георгий Маленков пригласили в Москву югославского диктатора маршала Иосипа Броз Тито. Когда в 1948 году Сталин рассорился с Тито, его называли «кровавый палач югославского народа». Но новое советское правительство повело политику на примирение с ним, и Хрущев с Маленковым сами полетели к нему для приглашения. Тито поставил несколько условий и хотел, чтобы на встрече присутствовал маршал Буденный. В годы революции Тито был сербским военнопленным в России, перешел на сторону большевиков и служил в конной армии под командованием Буденного. Он был с ним дружен и хотел этим подчеркнуть свою связь с Советской (Красной) армией.
Старика Буденного, после многих лет отсутствия, выволокли в большой свет. Встречи с Тито проходили в теплой атмосфере, никто не вспоминал прежнюю склоку. Тито с Буденным целовались и фотографировались вместе. Но вот подошел день отъезда. Все хорошо выпили в Кремле с тостами «за вечную дружбу между двумя нашими великими народами» и направились к машинам, чтобы ехать на Внуковский аэродром. Перед дорогой все зашли в туалет, Буденный тоже. Когда все отошли от писсуаров, Буденный остался там один — у него была увеличена «кавалерийская» предстательная железа, и мочиться ему было не так просто. Он задержался.
Вот отсюда начиналась его история болезни.
Кавалькада правительственных машин, следующих одна за другой, промчалась по проспекту Ленина. Движение было перекрыто, люди, согнанные с работы, стояли вдоль проспекта и махали флажками бывшему «палачу югославского народа». Уже все машины проехали, и милиционер на перекрестке переключил зеленый свет, пуская поперечное движение.
Первым тронулся автобус. И тут вдруг показалась мчавшаяся догонять других машина Буденного. Она врезалась в автобус. Маршал сидел на заднем сиденье, правую руку он положил в мягкую замшевую петлю-подвеску. От удара его рвануло вперед и кость руки сломалась. Этот перелом Языков оперировал в Кремлевской больнице. Он скрепил отломки кости петлями специальной титановой проволоки. Это была не очень прочная фиксация. Поэтому после операции он наложил пациенту тяжелую гипсовую повязку — так называемую «тороко-брахиальную»: на всю грудную клетку и на руку до самой кисти. Здоровая натура помогла Буденному быстро поправиться, и он выписался на свою правительственную дачу. Но он страдал от тяжелой и неудобной повязки. Мечтой старого кавалериста было опять сесть в седло. Несмотря на свой возраст, он каждый день ездил верхом и держал для этого на даче конюшню из шести скаковых лошадей специальной «буденновской» породы.
Языков поехал к нему на дачу, чтобы сменить гипсовую повязку на более легкую. Делать одному это невозможно. В помощь ему должны были дать женщину-хирурга из Кремлевской больницы. Помощница ему не нравилась. Он сказал мне:
— Поедешь со мной к старику Буденному. Не хочу брать кремлевскую бабу, ну ее к… матери. Снимем ему тяжелую повязку и наложим твою, легкую. Но ты смотри, держи язык за зубами — чтобы ни одна живая душа не узнала о нашей поездке.
Это был знак большого доверия моего шефа ко мне. Я не был в штате Кремлевской больницы, и с официальной точки зрения мое участие в лечении было нарушением правил. Языков попросил у Буденного разрешения привести своего ассистента и прислать за нами его машину, чтобы избежать машины Кремлевской больницы. Все надо было делать в секрете, потому что за всеми следили и могли донести.