Путь к Порогу
Шрифт:
Тут дверь отворилась, и в комнату вошел незнакомый лысый мужчина в потертой кожаной одежде. В руках он держал глубокую миску, из которой шел пар. Ногой придвинув себе табурет, мужчина уселся и, поставив миску себе на колени, извлек из-за пазухи большую деревянную ложку.
И улыбнулся Каю.
Странная была эта улыбка и даже, пожалуй, страшноватая. Да и от самого мужчины веяло чем-то необычным, чем-то совсем нездешним. Голова незнакомца, как теперь понял Кай, облысела вовсе не от времени (мужчина был далеко не старик). Она была покрыта синевато-белыми бесформенными пятнами, по краям этих проплешин робко проглядывали
— Кто ты? — спросил Кай.
— Меня зовут Рах, — ответил мужчина глухим сыроватым голосом и опустил ложку в миску.
— А где… — Кай наморщился, вспоминая. — Где… старик с белой бородой… такой, короткой, подстриженной?..
— Его имя Герб, — сказал Рах. — Он внизу. Заканчивает завтрак.
— Герб… — повторил мальчик. — И молодой мужчина с длинными волосами…
— Трури, — кивнул Рах.
— Трури…
У Кая было столько вопросов, но, как только он пытался сформулировать их, в голове возникала сумятица, мешавшая все мысли. Он хотел знать, кто эти люди, почему они возятся с ним, куда подевался Жирный Карл, и, вообще, почему в харчевне так странно тихо, и что случилось там, на площади?
— Жирный Карл… — выговорил Кай. — Вы… убили его? Лысый Рах слегка удивился:
— Нет…
— А где он?
— В последний раз я его видел на кухне, — сказал Рах. — Он готовил тебе этот бульон.
Каю показалось, что он ослышался. То, о чем говорил этот человек, просто не могло быть! Видимо, на лице мальчика отразилось недоумение такой силы, что Рах сказал:
— Довольно вопросов. Ты еще слишком слаб. Поешь и поспи. Нам скоро надо уезжать.
Уезжать?! Эти люди уедут, и что тогда станет с ним, с Каем? Да Жирный Карл из него самого бульон сварит!
— Вы уедете? — простонал мальчик.
— Конечно. Мы не можем оставаться здесь надолго. Нас зовет долг.
Эти слова были произнесены тоном простым и естественным, и Кай не нашелся, какой еще задать вопрос. Долг? О каком долге говорил Рах? Кто вообще мог дать денег таким странным людям? Но… Они уедут!
— Пожалуйста! — попросил Кай, чувствуя, что слезы помимо его воли вот-вот потекут из глаз. — Пожалуйста…
— Ты хочешь поехать с нами? — догадался Рах. — Да!
— В таком случае мы возьмем тебя с собой, — сказал Рах.
Кай не стал спрашивать — «куда»? Это его попросту не интересовало. Лишь бы подальше отсюда! И поскорее… Опасаясь говорить дальше (а вдруг этот удивительный человек передумает?), Кай поспешно принялся глотать бульон. Когда он захлебнулся и закашлялся, Paх спокойно произнес:
— Не торопись.
Дальше мальчик хлебал бульон пополам со слезами. Он все-таки расплакался.
Хорошо еще, что Pax этого так и не заметил. По крайней мере, уходя, он потрепал Кая по плечу и сказал:
— Храбрый парень…
Кай уже засыпал, когда дверь в комнату снова отворилась, и вошел тот седобородый старик — Герб. Ни слова не говоря, он откинул одеяло, внимательно осмотрел мальчика, поднял пальцами его
Жирный Карл домыл посуду и осторожно присел на скамью. Ему показалось, что в пустой и холодной кухне мусорно, он машинально взялся было за метлу, но тут же со злостью отшвырнул ее.
Проклятье!
Чтоб хапуны разорвали этих нелюдей, болотников! И как только повелитель великого королевства Гаэлона его величество Ганелон не разгонит их? Мыслимо ли это: так надругаться над властью деревенского старосты, а значит, и властью его сиятельства графа Конрада, а значит, и над королевской властью?! Что приспичит им, то и творят, паскуды! И, главное, не найдешь на них никакой управы!
Послать гонца к графу?.. К тому времени болотников уже и след простынет. Да и будет ли граф с ними связываться? Ратников против них высылать явно не станет, потому как точно не захочет тех ратников потерять. Все, что он может, — это призвать подлецов к порядку, но эти гады в первые же минуты своего пребывания в Лысых Холмах умудрились вынюхать всю правду о чокнутом псенке и его вшивой мамаше и, конечно, не преминут наябедничать.
Откуда они вообще появились здесь?
Не один десяток лет о них ни слуху ни духу не было. Даже торговцы, известные трепачи и врали, ни одной, самой маленькой, истории не привозили… И что теперь делать?
Марал от испуга задал драпака, а куда — про то никому не сказал. Деревенские из Лысых Холмов еще неделю носу из своих халуп не высунут и вблизи «Золотой кобылы» не объявятся. Господин графский мытарь Симон впервые за свою сознательную жизнь второй день подряд трезвый ходит. А эти сучки, Сали и Шарли, сбежали в деревню, и никакой руганью, никакими уговорами, угрозами и посулами их убедить остаться не удалось. Даже глухонемой Джек сидит в конюшне и выходить отказывается. На всю харчевню только он сам, Карл, и остался. Ну еще Лыбка, дура набитая, из-за тупости своей слабо понимающая что к чему. Беднягу Сэма, лежащего в одной из комнат, полумертвого от страха и ран, и Марлу, тоже, кстати говоря, против обыкновения притихшую, можно в расчет не брать. Так вот и получается, что приходится четырех гадов-болотников и этого проклятущего щенка обслуживать одному…
Карл пнул ногой метлу и вслух злобно выругался. Потом, спохватившись, зажал себе рот рукой. Чего доброго, услышат… Услышали же, сволочи, когда он вчерашней ночью, втихую собрав денежки в кошель, выводил израненного Сэма во двор. И как тихо шли — ни половицей не скрипнули, не дышали почти! А во дворе, возле конюшни с уже оседланным и приготовленным для бегства вороным жеребцом, ждал их этот старик… Который — как самолично видел Карл — еще минуту назад сидел над кружкой пива в пустой трапезной, одиноко над чем-то размышляя или даже, может быть, подремывая. Дождался и доступно объяснил, что самым лучшим решением для Карла будет остаться в харчевне и добросовестно выполнять свои обязанности.