Путь к Вавилону
Шрифт:
И Ривен покорно поплелся следом за Байклином. А что еще ему оставалось?
В ту ночь пошел дождь, тихий, как шепот на похоронах. Они сидели у костра, свет дня медленно угасал, и капли дождя запутались серебристым туманом в их волосах. Этот костер Байклин зажег при помощи кремня и кресала. Ему пришлось повозиться — воздух был влажным. Поужинали они консервами из запасов Ривена, потом закопали мусор и сидели, завернувшись в плащи, в полном молчании глядя в огонь. Дождь моросил беспрестанно. Тихая, мирная ночь. Нет, подумал Ривен, земля эта скорбит вместе с ним, и в горле его застрял комок.
— Байклин, — позвал он тихонько, и его зов вплелся влажным узором в мягкий шелест дождя. — Расскажи мне какую-нибудь историю.
Байклин
— Нет, это ты — Сказитель, — возразил он. Ривен безнадежно помотал головой и уставился на догорающие угольки. Искры рассыпались веером, когда Байклин подбросил хворосту в костер.
— Мне почти нечего и рассказывать, — сказал он. — У нас, в Мингнише, мало сказаний. Хотя я знаю одну историю, очень древнюю, про мирканов.
— Про мирканов? — Теперь Ривен вспомнил. — Мирканы — солдаты, воители.
Байклин поморщился.
— Нет, не воители. Они солдаты и только солдаты. — Он вдруг нахмурился и поджал губы.
— Когда-то и я был солдатом.
— Да, ты говорил. Но мирканы рождаются, солдатами и солдатами умирают. Я расскажу тебе эту историю, чтобы ты знал. Потому что ты скоро их встретишь. — Байклин подправил костер. А потом начал свою историю:
— Жили-были на севере Исполины, громадные, точно утесы. Среди них были добрые, были и злые, ибо так уж в мире заведено — нет худа без добра. Но Исполины и есть исполины, если добры они, то беспредельно добры, если же злы… — Байклин пожал плечами. — В общем, был среди них один, жил он в горах за Дан Дринаном, и был он ужасно злым, просто воплощение Зла. Он поработил людей из ближайшего Дола и заставлял их платить ему дань. Он отбирал у них скот. И их женщин, чтобы было чем поразвлечься. Он крушил стены, которые они возводили с таким трудом. И убивал их мужчин. Просто так, для забавы. Короче, были они несчастны, те люди за Дан Дринаном. Но кто же станет спорить с Исполином?
Итак, Исполин этот — Мирка, так он себя называл, хотя его звали многими именами, — преисполнился, наконец, такой гордыни, что взбрело ему в голову, чтобы черты его запечатлелись навечно на лицах людей из Дола. И он заставил их сделать свое изваяние. И чтобы было оно в полный рост. Горных гномов он тоже заставил работать, ибо искусны они в резке камня, да и покрепче людей… но забыл он, что гномы сильнее сердцем и не прощают обид, но жестоко мстят за них. В общем, они изваяли громадную статую, и вид ее впечатлял всякого. И нависла она над Долом, и тень ее накрыла дома людей. Когда Исполин поглядел на статую, что, ты думаешь, он увидел? А увидел он, что камень повторяет его облик до мельчайших деталей, вплоть до дубины, которую он неизменно носил с собой. И был он доволен весьма. Но когда Исполин внимательнее вгляделся в лицо изваяния, он увидел, что не лицо это вовсе, а свиная морда, с малюсенькими такими глазками, кривыми зубами и длинным рылом. Тут он разъярился, и рев его, точно гром, прокатился по Долу, устрашая людей. А что он сделал потом? Он замахнулся своей дубиной, размером с вековое дерево, и обрушил ее на статую, да так, что та разлетелась на куски… Но эти обломки камня окружили Мирку-Исполина со всех сторон. И каждый осколок разбитой статуи стал солдатом с суровым взглядом и руками могучими, точно камень. Испугался Мирка-Исполин и упал замертво. Со временем тело его и кости удобрили почву, и с тех пор Дол этот стал самым богатым во всем Мингнише. А солдаты, умертвившие Исполина, назвали себя мирканами и разошлись по всем Долам Мингниша, дабы защищать людей от Зла. И по сей день мирканы, едва ли не единственные из всех, живущих здесь, оберегают Долы от напастей. От лютых зверей, что спустились с гор.
Байклин замолчал. Костер уже догорал.
— Вот и вся история. — Он поднял взгляд к небу. — Похоже, к утру мы промокнем до нитки. Ты давай-ка, поспи,
Но когда Ривен проснулся вдруг, ни с того, ни с сего, в глухой предрассветный час, Байклин стоял рядом с обнаженным мечом в руке, подняв лицо вверх, будто охотничий пес, напавший на след.
— Что такое? Что-то не так?
— Кажется, все нормально. Просто ветер подул с другой стороны, запах какой-то странный. Нет, ничего. — Байклин убрал меч в ножны. — Но мы все равно выйдем прямо сейчас, не задерживаясь. А позавтракаем где-нибудь в другом месте.
Пальцы Ривена окоченели и не хотели слушаться. Байклин помог ему собраться в предрассветном полумраке.
В чистом небе сияло солнце, тепло его приятно согревало больные ноги Ривена. Сырая одежда быстро высыхала.
Если идти и дальше, я просто свалюсь. Никакие спицы такой нагрузки не выдержат.
Интересно, сколько они прошли за последнюю пару дней. Ривен долго вычислял, но в конце концов бросил это дело, когда обнаружил, что складывает несовместимое: мили, пройденные на Скае, с расстоянием, которое они одолели здесь, в Мингнише.
Просто прими все, как есть.
— Там, впереди, дым какой-то, — заметил Ривен и бросил взгляд на Байклина. Тот, казалось, был доволен.
— Вижу. Но ты не волнуйся. Нас ждут. — Поднятая рука отмела все расспросы. Про себя Ривен обругал его последними словами, но вслух не сказал ничего.
Еще одна миля — и они вышли к костру, вокруг которого расположилась небольшая компания. Две зверюги, — что-то вроде больших серых собак, они сидели на задних лапах и внимательно изучали вновь прибывших, принюхиваясь к ветру, — и два человека. Они встали, едва только Байклин с Ривеном приблизились: первый — громадного роста, широкоплечий, второй — невысокий и хрупкий, с фигурой подростка. Они широко улыбались.
— С Острова Туманов он явился, и вид у него был ужасен, даже страшней, чем в тот день, когда он родился на свет, — сказал тот, что поменьше. Одет он был в льняную рубаху, в нечто похожее на овчинный тулуп и в кожаные штаны. Из-за плеча у него торчала рукоять меча. На загорелом лице сияли голубые глаза. Два волка тихонько устроились у его ног.
Ривен нахмурился.
— Мертах, от тебя несет, как от дохлой овцы жарким летом, — весело парировал Байклин, одной рукой похлопав его по плечу, а вторую протянув волкам. Те дружелюбно ее облизали, потом обнюхали его и Ривена, — незнакомые запахи, — желтые их глаза были остры и внимательны. Ривен буквально похолодел, когда влажный, прохладный нос волка ткнулся ему в ладонь.
— А как же я, ах, ты, лисье отродье? Неужели же нет у тебя доброго слова для Ратагана? — Здоровенный детина был тоже наряжен в овечий тулуп, перевязанный вокруг пояса синим кушаком. За кушак заткнут топор. На лице его, грубом, как дикий камень, лежали морщинки, но не от возраста, а от смеха; рыжая борода топорщилась во все стороны. Он сгреб Байклина в объятия, приподнял его, точно ребенка, и так тряхнул, что у того лязгнули зубы.
— Собачья ты шкура! — выдавил Байклин. — Сказал бы я тебе, если б знал, что ты трезв… — Тут гигант бросил его на землю. Байклин приземлился легко, по-кошачьи, и внимание тех двоих тут же переключилось на Ривена. Он даже грешным делом подумал, что его сейчас тоже швырнут, как какой-нибудь половичок.
— Так ты все же привел Сказителя, — сказал Мертах. — Он сейчас выглядит поздоровее, чем тогда, когда я в последний раз его видел. — Он вышел вперед и низко поклонился Ривену. — Мертах Моул, к вашим услугам, Майкл Ривен. Приятно видеть вас у нас, в Мингнише. Мы так вас ждали.
— Моулси! — в изумлении воскликнул Ривен.
Мертах улыбнулся. Белые зубы резким контрастом блеснули на загорелом лице.
— Он самый. — Он согнул плечи, словно старик, и проговорил с шотландским акцентом: — Как вы сегодня, мистер Ривен, хорошо себя чувствуете?