Путь кенгуренка

Даррелл Джеральд

— Отлично, — сказал он. — Но все-таки лучше несколько раз повторить для полной уверенности.

Черт дернул меня вспомнить про этих летучих драконов… Под жгучим солнцем я почти до самого вечера качался на стремянке, словно какой-нибудь на редкость бездарный циркач, и время от времени подбрасывал ящериц в воздух. Наконец Джим объявил, что доволен снятыми кадрами, мы удалились в прохладные комнаты и приняли душ, предварительно выпустив на волю наших «звезд».

Они до того изнемогли от всей этой кутерьмы, что даже не стали спасаться бегством, а примостились на ближайшей ветке, сердито глядя на нас. Сообщаю для сведения, что весь эпизод (а удался он превосходно) на экране занял пятнадцать секунд и что ни одна душа не похвалила нас за наше достижение. Надеюсь, все те, кто мечтает стать оператором-анималистом, хорошенько поразмыслят над этим отрезвляющим примером, прежде чем выбирать профессию.

Когда путешествуешь по Малайе, важно не впадать в отчаяние от множества

переправ. В большинстве тропических стран реки и речки образуют не менее сложную и запутанную систему, чем кровеносные сосуды в теле человека, и чтобы добраться до места назначения, приходится пересекать до полу-сотни водных преград. Через мелкие вы проноситесь очертя голову, лихо вспахивая мутную воду радиатором, через реки поглубже вас перетаскивают, если боги дождей милостивы к вам, но действительно широкие и могучие потоки, по виду которых кажется, что они состоят из густого, тягучего хереса, можно преодолеть только на пароме.

С паромами — как с автобусами, в различных частях света это дело поставлено по-разному; малайские паромы отличает то, что они всегда стоят у противоположного берега, когда вы подъезжаете к реке, и приходится ждать по меньшей мере полчаса, а то и больше. Иногда скучное ожидание скрашивалось тем, что рядом с дорогой простирались прелестные мангровые болота с деревьями, опирающимися на причудливо скрещивающиеся корни, погруженные в восхитительно липкий и зловонный ил. Кто только не обитал тут! Там, где море подходило совсем близко и вода в болоте была солоноватая, водились ильные прыгуны, удивительные рыбы, голова которых так похожа на голову бегемота. Да и повадками ильный прыгун напоминает бегемота, он так же любит лежать у самой поверхности воды, выставив любопытствующие выпученные глаза. Но у ильных прыгунов есть свой, особый талант, способный при первой встрече с ними посеять тревогу и смятение в вашей душе, буде вы принадлежите к числу людей, убежденных, что истинное место рыбы — под водой. Этим рыбам очень нравится гладкая поверхность ила между корнями мангров; выбравшись из воды, они носятся по илу, будто по катку, порой даже взбираются на переплетение корней.

Другой приметный житель этих благоухающих болот — пестрый, как бабочка, краб-сигнальщик, обитающий в норках в иле. На берегах тропических рек всегда можно увидеть участки сырой почвы, где в огромных количествах скапливаются бабочки. Утоляя жажду, они то расправляют, то складывают свои крылышки, и ничем не приметный кусок берега внезапно вспыхивает настоящим фейерверком красок. В мангровых болотах аналогичную эстетическую функцию выполняют крабы-сигнальщики. Покинув свои норы, они тихонько продвигаются вперед, причем непрерывно машут огромной клешней, одним и тем же жестом приманивая самок и устрашая соперников. Время от времени сверкающий на солнце краб останавливается, чтобы сунуть в рот лакомый комочек ила, из которого он извлекает свое питание — мельчайшие водоросли. Это выглядит очень потешно, как если бы какой-нибудь гурман расположился в выгребной яме и трапезничал там, помогая себе палочками для еды. Да и вся картина в целом совершенно необычная. Подходишь к обширному участку лоснящегося ила — словно какие-то разноцветные блики ныряют в многочисленные норки, которыми испещрена темная гладь. Присаживаешься на корточках и терпеливо ждешь; и вот уже показалась одна, вторая, третья клешня. Медленно и чрезвычайно осторожно крабы высовываются из своих убежищ и тут же останавливаются, чтобы удостовериться, что опасность миновала. Блестящие панцири напоминают алые, листовые, зеленые и желтые огоньки. И пусть краб стоит неподвижно, проверяя, нет ли угрозы, — его большая клешня все время подергивается взад и вперед, словно от тика. Если у вас хватит выдержки сидеть неподвижно, самые храбрые в конце концов отважатся отойти от норы, а когда они примутся за еду, то и более робкие, видя, что опасаться нечего, внезапно вынырнут на поверхность, и на глазах у вас однообразная серая гладь разом преобразится в калейдоскопически пестрый персидский ковер. Причем сходство с калейдоскопом на этом не кончается: если вам наскучил один узор, достаточно пошевельнуть рукой — и, словно по волшебству, перед вами опять ровная, блестящая серая гладь. Крабы отступают в свои норки столь стремительно, что за ними просто не уследишь. Не ил, а «волшебная дощечка» из магазина игрушек с возникающими на ней красочными замысловатыми узорами, которые вы можете стереть одним движением руки.

Удивительно, но после шестой или седьмой переправы мои спутники совершенно перестали интересоваться как манящими крабами, так и ильными прыгунами. Они расхаживали взад-вперед по берегу и возмущались медлительностью паромщиков. Стремясь их умиротворить, я объяснял, что паромщики не спешат из осторожности, которая в этих местах вполне оправданна. Мое объяснение воспринималось с легким недоверием, пока я в подтверждение своих слов не рассказал, что дней десять — двенадцать назад огромный автобус, битком набитый бесшабашными малайцами, въехал на паром, а тот ни с того ни с сего опрокинулся и утопил больше половины пассажиров.

Джим немедленно осведомился, почему бы нам не добираться до цели по суше.

Только у пятнадцатой переправы нам встретились первые указания на то, что рептилия, ради которой мы отправились в такую даль, существует на самом деле. Паром задержался несколько дольше обычного, и крабы на прилегающем болоте уже перестали нас развлекать. Но у дороги стоял домик, и я заметил, что в него то и дело заходят люди, которые тут же появляются вновь, держа в руках заманчивые на вид бутылки. И так как, все мы остро нуждались в какой-нибудь освежающей влаге, я предложил Джеки исследовать этот феномен. Разумеется. я не рассчитывал найти в этой хижине, чуть ли не шалаше, столь экзотический напиток, как пиво, но в полдень, после нескольких часов езды на колесах, меня вполне устроила бы и кока-кола. Мы вошли в домик и — представьте себе! — увидели ломящиеся от всякой всячины полки. а также большой, уютно жужжащий холодильник с солидным запасом чудесного, холодного пива. Пока нас обслуживали, я заметил на краю прилавка большую тарелку, в которой лежало нечто вроде огромных, потускневших от частого пользования мячей для игры в пинг-понг.

— Ты только посмотри! — обратился я к Джеки.

— Что это такое? — спросила она подозрительно.

— Это, — я взял в руки один шарик, — яйца Dermochelys coriacea.

— Кого-кого?

— Того самого существа, из-за которого мы потратили столько времени, сил и денег, лишь бы посмотреть на него, — ответил я. — Это яйца кожистой черепахи.

Кожистая черепаха — не только одна из крупнейших, но и одна из интереснейших рептилий в мире. Она достигает трех метров в длину и весит около тонны(*3). В отличие от других представителей подкласса, обладающих твердым роговым щитком, ее спина покрыта кожей, но выступающие костные пластины-кили посреди спины свидетельствуют о родстве кожистой черепахи с обычными черепахами. Сведения об этом мощном и довольно унылом создании весьма скудные. Питается кожистая черепаха рыбой и другими морскими жителями, а иногда и водорослями; вероятно, некогда она была распространена гораздо шире, чем теперь. К тому времени, когда мы организовали свою экспедицию, было известно всего три места размножения кожистых черепах — в Пуэрто-Рико, на Цейлоне и в Малайе (там, куда мы направлялись). На беду черепах, откладываемые ими яйца очень вкусны, поэтому места размножения в Пуэрто-Рико и на Цейлоне подверглись непомерной эксплуатации. и в конце концов черепахи ушли оттуда. Таким образом, берег под Дунгуном оставался последним местом в мире, где можно было осмотреть ясли кожистой черепахи. Я стремился попасть туда по двум причинам: во-первых, если вы не подстережете кожистую черепаху, когда она выходит на берег откладывать яйца, вы можете ее вообще не увидеть; во-вторых, государственные организации Малайи недавно ввели в действие весьма разумный способ охраны черепах, и мне хотелось убедиться, насколько он эффективен.

Берег, о котором идет речь, представляет собой пляж километров на восемь — десять; право на сбор черепашьих яиц принадлежало одному местному жителю и приносило ему изрядный доход, так как яйца эти считаются деликатесом. Увы, подобно большинству людей, концессионер думал только о прибыли, ему было невдомек, что постепенно, из года в год, он изводит черепах, откладывающих золотые яйца. Тут-то и вмешалось правительство совместно с Малайским обществом естествоиспытателей. Было решено ежегодно закупать определенное количество гнезд по рыночной цене; яйца собирали, выводили черепашат и выпускали на волю. Таким образом, был соблюден обоюдный интерес: спасена кожистая черепаха и обеспечена семья концессионера. На бумаге подобное решение выглядело чрезвычайно дельным и прогрессивным, но я знал по горькому опыту, что самые замечательные постановления об охране животных на деле чаще всего терпят провал.

Приободренные видом яиц, мы поспешили завершить последний этап нашего путешествия и прибыли в маленький аккуратный городок Дунгун. Из книг и статей мы знали, что для съемки понадобится освещение, так как черепахи выходят на берег только по ночам. Наладить освещение для съемок на пляже в пятидесяти — шестидесяти километрах от ближайшего источника электроэнергии довольно сложно, но эту проблему для нас любезно разрешило Министерство сельского хозяйства Малайи, прислав в Дунгун электрика и переносной генератор. Электрик, кругленький коротыш, встретил нас и, радушно улыбаясь, сообщил, что забронировал номера в китайском отеле — лучшем в городе. Отель был чистенький и опрятный, правда, несколько спартански обставленный; нам с Джеки посчастливилось попасть в номер рядом с ванной.

Я намеренно говорю «посчастливилось», ибо это соседство позволило мне провести кое-какие научные исследования на тему о чистоплотности китайцев. Стена, отделявшая нашу комнату от ванной, сантиметров на пятнадцать не доходила до потолка, так что мы могли слышать каждое движение и с точностью до капли определить. сколько воды вытесняли из ванны купающиеся. Первые двое ограничились быстрым, но довольно основательным омовением, после чего удалились, весело насвистывая, но третий был человеком другого склада.