Путь ко спасению
Шрифт:
Передние ряды богомольцев, перепуганных видом крови и распростертого на полу брата Павла, ломились к выходу, а задние стремились вперед из любопытства. Появившиеся из бокового входа господа полицейские оцепили место преступления, но почему-то не тронули Шуйгу, который так и сжимал кулаки, стоя над Десницким.
Оттуда же, из боковой двери, появилась и бригада «скорой», в халатах и куртках с эмблемой «Общество православных врачей». В другой раз Шуйга бы посмеялся — врач, по его мнению, отличается от православного врача примерно так, как стул от электрического стула. Он машинально заступил дорогу человеку в белом халате, и тот, посмотрев повнимательней, сказал
— Я врач. Я не причиню вреда вашему товарищу.
Будто у Шуйги на лице было написано все, о чем он в эту секунду думал.
Если бы брат Павел не кинулся на шею Десницкому, удар ножом пришелся бы точно в сердце. И тогда не было бы ни лужи крови, ни криков и паники. Но Десницкий немного пригнулся, и случилась промашка. Это Шуйга понял еще в «скорой», когда православный врач говорил ему о гемотораксе, кровопотере и серьезном прогнозе.
В местную больницу — маленькую, трехэтажную — брата Павла доставили первым с подозрением как минимум на ушиб мозга, если не на перелом черепа. Его сопровождал местный молодой поп (или монах, кто же их разберет), вежливый, участливый и любящий детей (в самом хорошем смысле этого слова). Сидя в коридорчике на банкетке, Шуйга слышал все, о чем говорили в приемном покое. Здесь никто не гнал посетителей, даже наоборот — считали необходимым присутствие сопровождающих.
По той обязательной страховке, которую оплатила резервация, Десницкого пообещали три дня лечить бесплатно — более ничем его синий паспорт врачей не взволновал. Потом его забрали в операционную, на второй этаж, и Шуйга перебрался туда же.
Брат Павел задержался внизу, на рентгене, ради которого из дома вызвали рентгенолога, а когда мальчишку тоже подняли в отделение, он уже пришел в себя. Шуйга в это время думал о том, что Десницкий оказался прав. В том, о чем и сам, возможно, не подозревал. Именно Десницкий, а не Шуйга, иначе бы в толпе ножом ударили Шуйгу. Более того, его посчитали вовсе неопасным, потому что не повесили на него попытку убийства, и вообще — оставили в покое. Пока. Этот Афраний — один из Девяти — вычислил опасность, исходящую от Десницкого, еще там, в участке. И, возможно, вовсе не потому, что Десницкий проговорился, а… по частоте пульса и концентрации адреналина в крови. По неуловимому движению лицевых мускулов, которое упорно не замечал Шуйга. Так в чем же Десницкий на этот раз оказался прав?
Сестра из приемного, которая привезла брата Павла наверх, диктовала постовой сестре данные свидетельства о рождении и страхового полиса мальчишки, но Шуйга не прислушивался.
— Павел Аронович Вассерман, серия восемнадцать двадцать два, номер…
В отделении было тепло. Ее милый монотонный голос, начитывавший множество цифр, баюкал, успокаивал, обволакивал. Молодой поп застыл над изголовьем каталки с жалостливой миной на лице, глядя на бледного Павлика.
В это время в операционной поднялась суета, и сон слетел с Шуйги, он даже вскочил на ноги, готовый куда-нибудь бежать, что-то делать, — и думал об Афрании, который способен, например, отключить в больнице электричество или предпринять еще что-нибудь такое, чтобы Десницкий не выжил.
Из операционной вылетел православный анестезиолог, хлопнул дверью и быстрым шагом проследовал в процедурную, проворчав себе под нос колоритное: «Ур-роды!» Погремев склянками в холодильнике, он вернулся назад еще быстрее, даже не глянув на стоящего посреди коридора Шуйгу.
Брата Павла тем временем перевезли в палату интенсивной терапии, единственную в этой больнице —
Время еле-еле капало на макушку, как вода в средневековой пытке, — на круглых белых часах прошлого века стрелка ждала бесконечную минуту, а потом со щелчком перескакивала на следующую. И Шуйга уже не мог думать ни об Афрании, ни о правоте Десницкого, ни о его конспирологических предположениях — только об этой пытке минутной стрелкой. И догадывался (а может, просто загадывал): если первым выйдет православный хирург, то дело плохо, если выкатят Десницкого — все обошлось.
По немногочисленным палатам развезли обед, а пытка минутной стрелкой продолжалась. Ненадолго ее прервала процедурная сестра, пожалевшая Шуйгу и уверившая его в том, что доктор Дима — хороший хирург, даже лучше многих столичных. И профиль у него подходящий — он военно-полевым хирургом служил на Кавказе, где, как известно, плохих врачей не держат. Шуйга не стал смеяться — ему почему-то было не до смеха.
А когда дверь из операционной распахнулась, он снова вскочил на ноги — навстречу ему выехала каталка, и он едва не вздохнул с облегчением, потому что лицо Десницкого было открыто и выкатили его головой вперед — прямо в палату интенсивной терапии, к брату Павлу и молодому попу.
Доктор Дима тоже появился на пороге, и лицо его было угрюмым и злым. Он окинул Шуйгу равнодушным взглядом и опустил глаза — показалось даже, что он покачал головой. Шуйга продолжал смотреть на него вопросительно, но не решался задать вопрос вслух.
— Не знаю, — наконец сказал православный хирург. — Шанс есть, конечно. Но очень большая кровопотеря, межреберная артерия была рассечена…
Шуйга, в надежде сделать хоть что-нибудь, едва ли не радостно спросил:
— Так может, кровь нужна? Я сдам, нет вопроса… У меня первая группа, плюс. Сколько надо сдам, хоть сейчас.
Доктор Дима посмотрел на него как на убогого и сказал назидательно:
— Это… не благословляется.
— В смысле? — не понял Шуйга.
— Переливание крови — грех, — проникновенно произнес православный хирург и, Шуйге показалось, посмотрел в открытую дверь палаты на молодого попа.
Шуйга две или три секунды ловил воздух ртом, сжимая кулаки и осмысливая сказанное. А потом зашипел зло и тихо, забыв обо всех инструкциях, статьях УК и чувствах верующих:
— С каких это пор? Вы вообще с ума тут посходили, что ли? Мне нет дела до ваших идиотских православных фантазий. Меня не трясет это чертово благословение, я неверующий, у меня в паспорте это написано. Это мое конституционное право — свобода совести. И Славке благословение не требуется тоже.
— Вам, может, и не требуется. Но я, в отличие от вас, православный и не стану делать богопротивные вещи.
— Вы не православный, — покачал головой Шуйга. — Вы православнутый. Вы же врач, подумайте головой, вы билетик в Царствие Небесное ценой Славкиной жизни купить хотите, что ли? Вы считаете, что поповское слово дороже человеческой жизни?
Доктор Дима опустил глаза; православный анестезиолог, вместе с санитаркой переложивший Десницкого на кровать, оглянулся на Шуйгу с тоской и странным злорадством.
— У меня нет систем для переливания крови… И быть не может, — пробормотал православный хирург — и Шуйга понял, что тот готов сдаться. Вряд ли он в самом деле такой уж православнутый — скорей всего, просто боится лишиться практики.