Путь Короля. Том 1

Гаррисон Гарри

Все лица были обращены на восток, высматривая, не покажется ли из-за горизонта краешек солнечного диска. В месяце, который христиане называют мартом, здесь, в Дании, по большей части бывают видны только облака. Сегодня же, как доброе предзнаменование, небо было чистым, не считая легкой дымки у края, уже подернувшейся розовым из-за невидимого пока солнца. Среди ожидающих поднялся легкий гул, когда вперед вышли толкователи примет, команда ссутулившихся стариков, сжимающих свои священные торбы, свои ножи и мостолыги, свои бараньи лопатки, принадлежности для предсказаний. Сигурд смотрел на них

холодно. Они были нужны воинам. Но он не боялся дурных предзнаменований, жалких гаданий. Прорицатели, которые вещали недоброе, так же легко могли оказаться на жертвенном камне, как и все прочие.

В мертвом торжественном молчании распростертый на бревне человек обрел голос. Пригвожденный и связанный, он не мог пошевелиться. Он вывернул голову назад и заговорил придушенным голосом, обращаясь к среднему из троих людей на берегу.

— Что ты делаешь, Сигурд? Я не ваш враг. Я не христианин и не человек Пути. Я датчанин и свободнорожденный, как и ты сам. Какое ты имеешь право отнимать у меня жизнь?

Его последние слова потонули в гуле толпы. Полоска света появилась на востоке, солнце вставало над почти плоским горизонтом Сьяелланда, самого восточного из датских островов. Змеиный Глаз повернулся, сорвал с себя плащ и махнул людям наверху, в доме.

Тотчас же заскрипели тали, и пятьдесят человек, лучшие из лучших в армии сыновей Рагнара, дружно крякнув, навалились всем своим весом на канаты, прикрепленные к уключинам. Из строения показалась драконова голова флагманского корабля Змеиного Глаза, самого «Frani Оrmr», то есть «Сияющего Червя». Вытянутые с плоскости на приготовленные для них смазанные салом катки десять тонн веса на пятидесятифутовом киле, сделанном из самого прочного дуба во всей Дании.

Корабль достиг верхушки слипа. Распятый вытянул голову вбок, чтобы видеть свою судьбу, надвигающуюся на него сверху, и крепко сжал рот, чтобы сдержать рвущийся изнутри крик. Только одного он мог лишить своих мучителей — не дать им доброго предзнаменования для похода — страха, отчаяния и воплей жертвы.

Воины разом налегли на канаты, нос клюнул, и корабль заскользил вниз, тяжело ударяя по каждому очередному бревну. Когда он накатился на приговоренного, зависнув над ним крутым форштевнем, тот закричал снова, вкладывая в свой крик презрительный вызов:

— Какое ты имеешь право, Сигурд? Что сделало тебя королем?

Киль ударил его точно в поясницу, проехал по нему и размозжил своей ужасающей тяжестью. Невольно его легкие выдавили предсмертный стон, превратившийся в крик, когда боль превзошла все мыслимые пределы. Когда корабль пошел над жертвой — а катальщики теперь притормаживали его — бревно с распятым провернулось. Кровь из растерзанного сердца и легких струей брызнула под давлением массивного киля.

Она выплеснулась и наверх, на развал бортов. Прорицатели, которые внимательно следили, пригнувшись как можно ниже, чтобы не пропустить ни одной детали, кричали и в восторге закатывали рукава:

— Кровь! Кровь на бортах для морского владыки!

— И крик! Предсмертный крик для предводителя воинов!

Корабль с плеском вошел в тихие воды Бретраборгского

фьорда. В этот момент солнечный диск полностью поднялся над линией горизонта,

пронзая дымку длинными лучами. Отбросив плащ, Змеиный Глаз схватил свое копье и поднял его вверх над тенями дока и слипа. Солнце пламенем зажгло его восемнадцатидюймовое треугольное лезвие.

— Красный свет и красное копье в новом году! — закричали воины, заглушив вопли прорицателей.

— Что сделало меня королем? — крикнул Змеиный Глаз вслед отлетающей душе жертвы. — Кровь, что я пролил, и кровь в моих жилах! Потому что я богорожденный сын Рагнара, сына Вьолси, от семени бессмертных. А сыновья смертных — катки под моим килем!

Позади него армия викингов побежала к своим кораблям, команда за командой, торопясь занять место на переполненных слипах.

* * *

Та же зимняя стужа, что сковала Англию, царила и по другую сторону Пролива. В холодном городе Кельне в тот самый день, когда был коронован Альфред, одиннадцать человек сидели в голом нетопленом зале большой церкви за сотни миль к югу от Бретраборга с его человеческими жертвоприношениями. Пурпурная с белым одежда пятерых из них отмечала архиепископский сан — но ни один не носил алый цвет кардиналов. Справа и позади от каждого из пяти сидело по второму человеку, одетому в простую черную рясу согласно уставу Ордена Святого Хродеганга. Каждый был капелланом, исповедником и советчиком своего архиепископа — не имея чинов, но имея огромное влияние, а также весомые надежды унаследовать достояние князей Церкви.

Одиннадцатый человек тоже носил черную рясу, на этот раз рясу простого дьякона. Он украдкой рассматривал собравшихся, признавая и уважая их власть, но сомневаясь в своем праве на место за их столом. Это был Эркенберт, некогда архидиакон великого собора в Йорке и служка архиепископа Вульфира. Но собора, разграбленного в прошлом году взбесившимися северными язычниками, больше не было. И Вульфир, хотя и остался архиепископом, был просто приживалом у своих собратьев архиепископов, объект презрительного милосердия, как и его товарищ по несчастью, примас Кентерберийского собора.

Эркенберт не знал, зачем его позвали на эту встречу. Он не знал, что подвергается смертельной опасности. Комната была пуста не потому, что великий архиепископ Кельна не мог себе позволить ее украсить. Она была пуста, так как он хотел, чтобы ни один соглядатай и шпион не могли в ней укрыться. Произносимые в ней слова, стань они известны, означали бы смерть для всех присутствовавших.

Собравшиеся медленно, постепенно, осторожно, прощупывая друг друга, подходили к общему решению. Теперь, когда оно было принято, напряжение спало.

— Итак, он должен уйти, — повторил архиепископ Гюнтер, хозяин встречи в Кельне.

Молчаливые кивки собравшихся вокруг стола.

— Его ошибки слишком велики, чтобы смотреть на них сквозь пальцы, — подтвердил Тевтгард из Трира. — Не только то, что посланные им против английских провинций крестоносцы потерпели поражение…

— Хотя уже одно это знак божественного нерасположения, — поддакнул известный своей набожностью Хинкмар из Реймса.

— Но он еще позволил взойти семенам. Семенам худшего, чем поражение какого-то короля. Семенам раскола.