Путь на юг

Ахманов Михаил Сергеевич

Виролайнен с кряхтением встал, потер ладонью поясницу.

– Ну, двинулись… Как говорили в старину, вперед, на подвиг, во имя родины, партии и народа! Или партия шла раньше родины?

– Определенно раньше, – молвил Одинцов. Его, как всех советских офицеров, зачислили в партию еще в курсантах. Но партийных собраний он не посещал и решений съездов не зубрил, пребывая в краях отдаленных и столь опасных, что замполиты туда соваться боялись. На родине тоже было не до собраний, здесь в основном приходилось то разводиться, то лечиться.

Вслед за Виролайненом он зашагал к саркофагу.

Пол холодил босые ступни, под сердцем вдруг кольнуло – проклятая железка напоминала о себе. «В добрый путь, полковник!» – донеслось с балкона, и тут же раздался грозный окрик Шахова: «Молчать! Тишина в зале!»

Страха Одинцов не испытывал. Пожалуй, любопытство и эмоциональный подъем, как всякий человек, которому предстоит дальняя дорога к неведомым доселе городам и странам. Не то чтобы он слепо верил Виролайнену – просто считал, что ожидавшее его являлось наилучшим выходом из всех возможных. Змея, пережившая свой яд, волк, потерявший зубы, одряхлевший призовой скакун… Жалкий жребий! Точно так же и у человека, лишившегося своего предназначения.

У контейнера его поджидала доктор Ольга. Оля или Алена, он в точности не помнил, встречал ее несколько раз в парке, у криотронного блока, в компании других врачей. Приятная девушка. А еще приятней, что память о ее милом личике он унесет с собой на Ту Сторону, где, возможно, не будет ни мужчин, ни женщин, ни вообще людей. Хотя Виролайнен думает, что это не так…

Оля или Алена протянула руку.

– Ваш халат, Георгий Леонидович…

Одинцов сбросил халат и полез в саркофаг. Увидев его спину, медичка ойкнула.

– Где это вас так?.. кто?..

– Ягуар, – сказал Одинцов, устраиваясь поудобнее в контейнере. – В амазонской сельве. Свалился с пальмы прямо на меня, зараза! Я правильно лег, Оленька?

– Я не Оля, я Аля, – сказала медичка, надув пухлые губки. – Голову, пожалуйста, сюда… в эту выемку… Вот теперь правильно.

Она накрыла его простыней и отошла. Теперь Одинцов видел только внутреннюю часть колпака, ребристую и отсвечивающую металлическим блеском. Голоса Виролайнена и его помощников звучали глухо, как в пещере: «Сорок процентов мощности… сорок пять… пятьдесят…» – «Нарастает без флуктуаций…» – «Проверьте седьмой канал, Доронин. Что-то там…» – «Седьмой в норме, Хейно Эмильевич». – «Шестьдесят процентов, шестьдесят пять…» – «Началось послойное сканирование…» – «Восемьдесят процентов мощности, восемьдесят пять, девяносто… Мы в красном секторе…» – «Нарастание равномерное…» – «Девяносто пять… Полная мощность!» – «Стабилизация поля?» – «В пределах нормы. Команда на запуск?» – «Даю команду». – «Пошел отсчет! Девять, восемь, семь…»

Как в космос запускают, подумал Одинцов. Хотя, конечно, операция более тихая, двигатель не ревет, пламя не хлещет, и только один генерал в гостях, да и тот местный начальник. Опять же не на месяцы уходишь, а на минуты или секунды. Может…

– Шесть, пять, четыре!.. – громыхало над ним.

Может, раскроешь глаза, что-то увидишь, запомнишь, и…

– Три, два, один!..

…и очнешься в этом зале, под тем же самым колпа…

– Ноль!

Окованный металлом носок башмака врезался ему в ребра.

– Ну, падаль, хайритское

отродье… Что разлегся? Отдохнуть решил или продолжим?

* * *

Когда восточный небосклон зарумянился рассветным заревом, к Одинцову подошел бар Занкор. Постоял, глядя на него и покачивая головой, потом опустился рядом, расправил на коленях темную тунику и молвил:

– Все чудишь, Рахи, чудишь… Мало тебе Рата? Зачем связался с этим северянином? Забыл, что их воинам мы не соперники?

– Дело чести, – сухо сказал Одинцов, покидая мир своих грез.

– В столице у тебя каждый день случалось по делу чести, из-за вина и женщин, а то из-за косого взгляда… С кем из гвардейцев ты только не дрался! С наследниками Нуратов, Сиртов, Сейретов, Кайризов… Стоит ли удивляться, что они тебя не любят и ни один за тебя не замолвил словечка ни перед бар Савалтом, ни перед императором? Ни один из высших нобилей, даже бар Сирт!

– Обойдусь. – Одинцов зевнул, протер глаза и поинтересовался: – А с этим бар Сиртом что у нас за счеты? На мозоль я ему наступил или как?

Бар Занкор грустно понурил голову.

– Ты отрезал ухо его внучатому племяннику. Не помнишь? Нет? Пьяная ссора в кабаке из-за какой-то девки…

– Может, я ее от насилия спас? – предположил Одинцов, но целитель только с сарказмом усмехнулся. Судя по его словам, Аррах Эльс бар Ригон был тем еще фруктом, шалопаем, забиякой, любителем выпить и поволочиться за юбками. Это, впрочем, не расстроило Одинцова. Было бы печальнее узнать, что, появившись в этом мире, он разрушил разум юноши, полного всяческих достоинств. Хотя, возможно, Рахи был не так уж плох… Отец, старый Асруд, относился к нему с любовью, да и бар Занкор вроде бы неприязни не испытывал.

– Скажи, почтенный, – он прикоснулся к руке целителя, – что нас связывает? Скажи об этом и прости мою забывчивость. Я не помню, чтобы ты появлялся в доме отца. То ли этого не было, то ли Рат начисто мне память вышиб.

– Ты вспомнишь, если останешься сегодня жив, – промолвил бар Занкор. – Мы, Ведающие Истину, знаем, что человеческие память и душа содержатся тут, – целитель приложил ладонь ко лбу, – в некой влажной субстанции, особо чувствительной к ударам и сотрясениям. Я окурил тебя целебными дымами, и ты уже начал вспоминать… Все вернется на место, все, клянусь светлым Айденом! Конечно, если этот северянин не снесет тебе голову.

– Не снесет, – заверил его Одинцов. – И все вернется на место быстрее, если ты чуть-чуть подскажешь. Иначе совесть меня загрызет. Я думаю, что не достоин твоей доброты, и хотел бы знать…

Бар Занкор приложил к его губам сухую ладошку.

– Раз хочешь, узнаешь. Да, я редко бывал во дворце Ригонов, но встречался с твоим отцом в Оконто, в книжных лавках Крина и Мсаба Стамийца. Твой отец был образован лучше, чем многие из Ведающих Истину, и книги любил… – Глаза целителя затуманились. – А ты, Рахи, ты мой единственный восприемник. Мне довелось принять много детей у множества женщин, но только тебя я поднял к свету в храме Айдена и нарек теми именами, какие шепнули мне твои отец и мать. И потому я за тебя в ответе перед богами и людьми, за тебя и за Лидор.