Путь наемника
Шрифт:
— Госпожа, он еще не умеет говорить. А зовут его Кьери — в честь герцога Кьери Пелана, друга лорда Алиама, — не задумываясь о том, что говорит, представила мать своего сына.
— Хорошее имя, и дано в честь храброго человека; да помогут малышу боги стать похожим на него. Кстати, храбрости вашему маленькому Кьери и сейчас не занимать. — Она рассмеялась, заметив, как ребенок в стремлении познать мир на вкус взял покрепче рукав ее платья и потянул в рот. — Что ты, малыш, это не едят! Иди лучше к мамочке, она даст тебе что-нибудь повкуснее. — Подхватив ребенка, она аккуратно передала его подбежавшей матери. Пока мальчика уносили обратно в дом, он во все глаза продолжал таращиться на таинственную сверкающую незнакомку.
Затем настала очередь Пакс.
— А ты, должно быть, та самая Паксенаррион, которая нашла свитки,
— Да, это я, Госпожа.
Одним взглядом Повелительница Эльфийского Леса очистила двор. Беспрекословно повинуясь, эльфы вышли за ворота, а люди, за исключением Пакс и Алиама Хальверика с супругой, удалились в дом. Перед тем как уйти, двое эльфов поднесли своей Госпоже и Пакс по удобному креслу. Дождавшись, пока они будут установлены, Госпожа одним движением приказала своему сыну и племяннику удалиться. Пакс почувствовала за ее изяществом и вежливостью огромную решимость добиваться своего, подкрепленную авторитетом бесчисленных прожитых ею лет. Легко и красиво опустившись в кресло, Госпожа перешла к главному разговору.
— Мой сын и племянник, — начала она, — принесли мне пугающие известия о тебе, Пакс, и о твоей миссии. Я ведь так надеялась, что этого не случится. Поверь, моя дочь была мне дороже, чем большинству людей их дети — просто хотя бы потому, что их у вас обычно больше. А кроме того, смерть для вас естественна, неизбежна и постоянно сопутствует вам в жизни. Когда же моя дочь погибла, а ее сын исчез, горе мое было сравнимо только с моей любовью к ним. Когда горе чуть отступило, я постаралась успокоить свои воспоминания и надеялась найти утешение в оставшейся в живых дочери моей дочери. Дошедшие до меня через несколько лет вести о принце были пугающими. Мне передали, что он перенес столько страданий, получил столько ран, что полностью забыл о том, кто он такой, и потерял способность пользоваться тем, что он должен был унаследовать от нас, эльфов. С твоей точки зрения, это горе меньшее, чем смерть. Но поверь, для нас, для тех, кто любил его, это не так. Понимаешь, оборванный, незаконченный орнамент остается в прошлом. А разорванный — тот, чей узор продолжается рваться у тебя на глазах, — приносит постоянную боль. К тому времени, как мы вновь нашли его, он был уже здесь — живой и, главное; в безопасности. — Повелительница Эльфийского Леса вновь обвела взглядом крепостной двор. — Если он и мог хоть немного излечиться, то только у таких людей, как вы, которые отдали ему всю свою любовь, как родному. По крайней мере так мне об этом рассказали мои подданные.
Пакс обратила внимание на то, что Госпожа ни разу не назвала Кьери Пелана по имени и даже не спросила у нее, знакомо ли оно ей.
— Почему вы не… — начала фразу Эстиль, но Алиам тотчас же дернул ее за руку. Госпожа чуть нахмурилась и продолжала говорить:
— Эльф, который принес мне эту весть, госпожа Эстиль, узнал об этом от одного из рейнджеров. Затем он появился у меня в гостях сам. Его имя — Халлерон, он наш дальний родственник, которому приходится много путешествовать по землям, населенным смертными. Он рассказал мне, что мальчик перенес страшные страдания и был весь изранен. Раны задели не только его тело, но и разум и душу. Халлерон сказал, что он не нашел в мальчике ни капли памяти о прошлом, ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы попытаться исцелить его. Чтобы удостовериться в необратимости этих изменений, ему пришлось бы влезть в его разум и душу — не забудьте, в больной разум и исстрадавшуюся душу. Разумеется, при этом всегда существует риск нанести несчастному еще больший вред, не говоря уже о той боли, которая сопутствует таким попыткам исцеления. — Голос Госпожи дрогнул, и она была вынуждена на миг отвернуться.
— Значит, это вы все время посылали к нам эльфов? — спросил Алиам Хальверик. — А мы думали, что им просто нравится бывать у нас, что они испытывают симпатию к нам и к нашему дому.
Госпожа спокойно посмотрела ему в глаза:
— Лорд Хальверик, они… мы… Мы действительно полюбили вас. Вы заботились о попавшем к вам больном ребенке, в жилах которого течет и наша кровь. Вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы исцелить его, и преуспели в этом больше, чем это было бы дано любому лекарю. Мы навеки в долгу перед вами. Неужели вы думаете, что я стала бы сдвигать границы Эльфийского Леса,
Алиам, словно проглотив язык, только покачал головой.
— Вы вправе спрашивать меня о том, почему мы ничего не сказали вам и ничего не предприняли сами. Мы это сделали ради самого мальчика. Судя по тому, как описал Халлерон произошедшие с ним изменения, любое вмешательство в его внутренний мир могло как увенчаться успехом, так и еще сильнее навредить ему. Про лишнюю боль я сегодня уже говорила. Мне рассказывали, что Паксенаррион может подтвердить правоту этих слов. — Она внимательно посмотрела на Пакс, которая просто кивнула ей в ответ. — И мы рассудили так: вполне возможно, что знание о своем потерянном прошлом и утраченном будущем может не только не облегчить участь мальчика, но, наоборот, окончательно сломить его, если вдруг наше целительство окажется неудачным. Мы продолжали следить за ним издалека, пытаясь уловить малейший признак того, что его душа исцелилась хотя бы вполовину того, насколько исцелилось его тело. Если бы к нему вернулась память, если бы проявилась хоть одна из эльфийских способностей…
— Как же они могли проявиться без вашей помощи и участия? — спросила Пакс. — Я ни за что не поверю, что вы об этом не думали.
— Ты права. Лорд Хальверик знал его сестру, которая практически без какой-либо нашей помощи взошла на престол Лионии. И ее судьба была второй причиной, по которой мы не стали вмешиваться в судьбу мальчика. Вспомните: в тот же год, когда он появился здесь, скончался ее отец. Как мне сообщили, причиной смерти стали горе и скорбь по погибшей жене и потерянному сыну. Девочку стали воспитывать как будущую королеву. До тех пор пока принц не продемонстрировал бы нам, что он возвращается к своему истинному "я", с нашей стороны было бы несправедливо по отношению к ней и к самому королевству предлагать в качестве наследника едва ли не лишенного разума и точно потерявшего эльфийское чутье принца взамен подающей огромные надежды принцессы. Вы ведь и сами так думали, лорд Хальверик, признайтесь. И скажите, когда вы впервые заподозрили, кем может быть оказавшийся в вашей крепости мальчик?
— Вы правы, — кивнув, сказал Хальверик. — У меня не было никаких доказательств моим догадкам. А принцессе предстояла коронация уже на следующий год. Но откуда вы знаете о том, над чем я ломал голову? Я же никому никогда не рассказывал…
— Не совсем так. Кое о чем вы сказали капитану рыцарей Фалька. В нем также течет эльфийская кровь, ибо он — один из моих праправнуков.
— Ах вот как! — искренне удивившись, сказал Хальверик.
— Он, разумеется, рассказал мне все, что ему стало известно об этом. Впрочем, вы поведали ему очень немногое. Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне сейчас, почему вам пришло в голову, что Кьери Пелан и есть пропавший наследный принц.
— Он сам сказал мне об этом в конце концов. Было это, когда он служил у меня старшим оруженосцем, во время одного из походов в Ааренис. Я… я бы не хотел сейчас вдаваться в подробности всего, что тогда произошло, но он рассказал мне о том, что сам помнил. Видели бы вы его тогда! Как человек, много перестрадавший в детстве и в юности, он всегда выглядел старше своих лет, и со временем в его облике стали проступать черты отца… А его немногочисленные воспоминания придавали особый смысл этим внешним признакам.
— Что же он мог вспомнить? Халлерон сказал, что в его памяти не осталось ничего, кроме боли и отчаяния.
Алиам провел ладонями по лысой голове, затем почесал в затылке и сказал:
— Я, конечно, не ручаюсь, что повторю слово в слово все, что он мне рассказывал. К тому же вполне возможно, что какие-то детали стерлись уже не в его, а в моей памяти. В основном это были обрывки воспоминаний, какие-то случайные образы из глубокого детства, которые обычно остаются в памяти людей. Он помнил тарелку, из которой его кормили, высокие окна, сад с розами, щенка, с которым он играл… Помнил он и какого-то человека, который брал его на руки. Я думаю, что это вполне мог быть старый король. Кьери рассказал, что запомнил одежду зеленого и золотистого цветов, а кроме того, окладистую бороду. Осталось в его памяти и то, как он едет на лошади позади своей матери… как они скачут по лесу, — вы понимаете, это меня сразу заинтересовало, — и то, как на них нападают какие-то люди.