Путь Никколо
Шрифт:
Феликс не поймал, и апельсин упал в небольшой фонтан, обрызгав его до самого носа.
Но Феликсу было все равно.
На мгновение — надолго ли? — Клаас вновь вернулся к ним.
Но уже Николас, а не Клаас сопровождал в тот вечер Феликса в дом Просперо де Камулио де Медичи.
Поднялся теплый, но крепкий ветерок, и потому, несмотря даже на пыль, приятно было пройтись по узким улочкам, в тени навесов красных крыш и балконов, огибая крутые лесенки, заставленные горшками с яркими цветами. Стрижи вились над головой, стайками, как тучи комаров, и их далекий свист делался пронзительным и резким, когда они ныряли вниз. Дом мессера Камулио находился в южной части города, неподалеку от внутреннего обводного канала Между ним и внешним кольцом воды находились крупные церкви и постоялые дворы, построенные на берегах специально прокопанных радиальных каналов, по которым баржи могли пройти к самому сердцу города Братья Портинари поддерживали две такие церкви, и взамен получали немалую выгоду.
Торговля. Богатство. Слава. В наилучшем расположении духа и с возросшей уверенностью в себе, Феликс де Шаретти шагал по мощеным улицам рядом с Николасом, который внимательно слушал подробный рассказ Феликса о его первом занятии, состоявшемся в Кастелло с оружейником самого герцога.
Наконец они прибыли в Casa Camnlio, с гербом над входом, арками и колоннами, и небольшим внутренним двориком. Здесь, поскольку солнце палило уже не столь нещадно, Проспер де Камулио пригласил их присесть у фонтана. С ним был еще один гость. Четверо мужчин и никаких женщин. Четверо мужчин, которые ели, пили вино и приглушенными голосами говорили о деньгах.
Проспер де Камулио де Медичи, мужчина хорошо за тридцать, обладал тем стилем, который Феликс уже начал узнавать, как присущий дипломатам и политикам. Из-за жары на нем была льняная рубаха и роскошная верхняя туника, а также шелковый шарф, вышитый фиалками, несомненно, привезенный из Франции.
Вторым его спутником был генуэзец по имени Тома Адорно. Камулио и Адорно. Феликс знал, что между ними общего, ибо Николас поведал им об этом. Тома Адорно оказался низкорослым, крепким мужчиной средних лет со светлыми волосами, выбеленными левантийским солнцем. В нем не было ничего от слегка мрачной, загадочной красоты Ансельма Адорне, и все же, по словам Николаса, они были между собой в родстве.
Семейство Адорне так давно закрепилось в Брюгге, пользовалось там таким почтением и казалось столь исконно фламандским, что никто не мог бы заподозрить у них наличия иных корней. Но шесть поколений назад (опять же, по словам Николаса) после потери Акры предки торговцев Адорне были вынуждены бежать со Святой Земли. Одна ветвь семейства отправилась во Фландрию, а другая — в родную Геную. А еще задолго до этого, опытные моряки и торговцы из рыбачьей генуэзской деревушки Камольо начали расселяться по разным колониям Генуи, и среди них был некий Вивальдо де Камулио, начавший торговать тканями в Византии.
Четыре поколения назад, во времена деда Ансельма из Брюгге, Габриэль Адорно стал первым дожем Генуи из этого семейства, и его родичи вместе с собратьями-торговцами завладели островом Хиос и торговлей квасцами в Фокее. Несколько лет некий Никколо де Камулио также жил на Хиосе. В последующие годы семья породнилась (все, по словам Николаса) с наследниками Антонио де Медичи и произвела на свет Никколо де Камулио де Медичи, генуэзского поверенного, в чьи обязанности входила проверка налогообложения в Фокее и на Хиосе. Именно он и был предком их нынешнего знакомца, Просперо де Камулио.
Ныне турки завладели Фокейскими квасцовыми рудниками, однако торговлю на Хиосе по-прежнему контролировала Генуя, и среди генуэзских торговцев на Хиосе еще были Балдасари и Пауло, и Рафаэль, и Никколо, и Гулиано, и Тома Адорно.
Ныне французы завладели Генуей, но среди генуэзских изгнанников, по-прежнему проявлявших интерес к Хиосу, был и Проспер Адорно, граф Рейда, владетель Овады и Рончильони, человек, у которого было больше всего прав стать следующим дожем Генуи. Он приходился Тома двоюродным братом. Также он был родичем, хотя и очень дальним, Ансельма Адорне, давним другом и сторонником Проспера де Камулио, их гостеприимного хозяина, и даже оказался его тезкой. Он был первым из генуэзских мятежников, которых втайне поддерживал герцог Миланский, ибо герцог также желал изгнать французов из Генуи.
И он был тем самым человеком, с кем лекарь Тобиас, по утверждению Николаса, не столь давно обсуждал все вопросы, касающиеся квасцов. Именно это связывало Камулио с Тома Адорно. Политика такого масштаба повергала Феликса в благоговейный трепет. Трепет вызывало обещание богатства Благоговение же и страх он испытывал, когда смотрел на Николаса, чувствуя при этом в глубине души, что имеет дело с каким-то совершенным незнакомцем.
Этот страх, а также недостаточное знание итальянского, почти не позволили Феликсу принимать участие в беседе. Никаких светских разговоров. Феликс не мог удержаться от обиды. Николас, впрочем, похоже, ничего не замечал. Он методично описывал и предъявлял генуэзцам письменные подтверждения наличия залежей квасцов, обнаруженных недавно компанией Шаретти в папской области, а также давал приблизительную оценку стоимости этих залежей. И описание, и оценка была заранее подписана венецианцами. Феликс прежде не видел этих бумаг.
Первым от чтения оторвался Проспер де Камулио.
— Стало быть, нет сомнений, что Венеция уже знает о существовании этих залежей и сознает, что они представляют угрозу их монополии на турецкие квасцы. Если, разумеется, подпись подлинная.
— Человек, которому она принадлежит, Катерино Цено, сейчас находится в Милане, — отозвался Николас. — Он ожидает здесь, неподалеку, чтобы я позвал его, как только получу ваше согласие на наши с ним условия. Разумеется, в том случае, если вы считаете его достойным представлять всю Венецию.
— Его предки правили Константинополем, — ответил Адорно. — Если Венеция послала именно его, то, стало быть, они принимают вас всерьез. Нам вы не сказали, где именно находятся эти залежи. Однако Венеция, похоже, посвящена и в эту тайну.
Николас кивнул.
— Но ведь именно Венеции придется платить в обмен на то, что мы будем хранить тайну этих залежей. Венецию вполне устроило бы договориться обо всем напрямую со мной; заплатить мне за молчание и пообещать в будущем большие скидки на их квасцы, — и они сделают все это. Если я не настою на этом вопросе, то им нет никакой нужды включать в соглашение генуэзских торговцев.
— Но все же вы решили включить нас за хорошую плату. Но почему Генуя? — поинтересовался Тома Адорно. — Почему бы не обратиться с этим к торговцам из Лукки? Или Мантуи?
Опираясь широкими ладонями о колени, Николас с невинным видом уставился на генуэзцев.
— Демуазель де Шаретти всегда считала Адорне и Дориа, и прочих генуэзских торговцев в Брюгге людьми весьма порядочными и справедливыми, с кем приятно вести дела. Однако я ограничился включением в наш договор с Венецией одной лишь только Генуи, иначе соглашение утратит всякий смысл. Вы не станете платить мне за то, что я посвящу в тайну ваших соперников.