Путь Никколо
Шрифт:
Стряпчий начал было понукать лошадь вперед, но затем спрыгнул на землю и побежал, успев заметить, что Тоби бежит за ним следом.
После этого единственного выстрела все оставшиеся в живых покинули иоле боя. Теперь если кто и выходил на равнину, то лишь для того, чтобы унести раненых. Трубы издали свой последний вопль. Юлиус оказался рядом с Феликсом.
Тоби уже был здесь. Он даже не дотрагивался до раненого, лишь поднял взор на Николаса, затем на Юлиуса, и чуть заметно покачал головой.
Николас о чем-то говорил с умирающим. Стряпчий слышал его шепот, когда оказался рядом, но не мог разобрать слов. Время от времени Феликс задавал какие-то вопросы, и Николас отвечал. Одной рукой он обнимал юношу за плечи, другой поддерживал голову Феликса, который щекой опирался ему на плечо. Легкий ветерок, поднявшийся на закате, слегка шевелил коротко обрезанные каштановые волосы.
— Ты можешь уложить его на землю, когда я вытащу стрелу, — сказал Тоби. — Но затем он уйдет, Николас.
— Он знает, — отозвался тот, опуская взор.
Словно обменявшись с умирающим неким мысленным посланием, Николас, оторвавшись от лица Феликса, вновь нашел глазами Тоби.
— Да, прежде чем боль сделается невыносимой.
Стоны доносились отовсюду, но Феликс вытерпел без единого звука, когда извлекли стрелу, несмотря на то, что даже Юлиус слышал, как потекла при этом кровь. Тоби расшнуровал кирасу, и Николас осторожно опустил худощавое жилистое тело на землю.
Феликс выглядел изможденным, как в те дни, когда много пил накануне, или волновался, или слишком много времени проводил с Грилкине. Он не сводил взгляда с Николаса.
— Почему ты женился на моей матери?
— Потому что я люблю вас обоих, — ответил тот.
И, чуть погодя, Тоби негромко сказал:
— Закрой ему глаза.
Николас отнес Феликса де Шаретти с поля боя в свою палатку, и Лоппе немного помог ему. Затем лекарь закрыл входной полог и долго не показывался оттуда.
Николас и вовсе не вышел наружу и, должно быть, спал там же. На следующий день, когда он явился в шатер Асторре, то оказалось, что седельные сумки уже упакованы, но Юлиусу и всем остальным он не сказал ни слова.
Вместо него заговорил Тоби:
— Николас считает, — и я полагаю, он прав, — что нужно поскорее сообщить обо всем матери. Сразу после похорон он уедет, невзирая на лихорадку. Он возьмет с собой Лоппе, но я бы предпочел, чтобы ты, Юлиус, также отправился с ним. То есть, конечно, если ты вообще намерен возвращаться в Брюгге.
Юлиус знал, какой сегодня день. Среда, двадцать третье июля. Как бы они ни спешили, но Марианна де Шаретти не узнает о гибели сына еще много недель; возможно, до самого сентября.
— А ты сам?
— Нет, разумеется. Столько раненых… Глаза лекаря распухли от недосыпания.
— У меня дел невпроворот. Бессмысленная трагедия, как ни посмотри. Похоже, что нашей стороне пришлось хуже, чем противнику. Но Пиччинино не скоро вновь решится пойти в атаку, если решится вообще: он потерял слишком много людей. Асторре останется до конца контракта, и с ним, разумеется, будет Годскалк. А я отправлюсь в Брюгге, как только смогу.
— Я поеду, — ответил Юлиус. — Феликс, Клаас и я. Николас. Мы многое пережили вместе, и Феликс был славным парнем. Но я никогда бы не подумал… — Он осекся.
Лекарь уставился на него своими странными птичьими глазами.
— Что Николас так отреагирует на происшедшее? Мы с тобой уже видели смерть в бою. Но для него это впервые.
— Да, конечно. И ему еще предстоит встреча с матерью Феликса. Вдовой. Его женой, — бесцветным тоном отозвался Юлиус.
Глава 37
Будучи в Милане месье Гастон дю Лион, раздраженный и скучающий, к вящему своему изумлению узнал, что в городе без предупреждения объявились двое представителей компании Шаретти.
Наведя справки, он выяснил, что эти господа должны были провести ночь на постоялом дворе, хотя и не там, где останавливались прежде. Они нанесли всего один визит, дабы сообщить секретарю герцога Миланского невероятные известия о поражении при Сан-Фабиано, — после потерь, понесенных в Сарно, герцогу было впору разрыдаться. Затем молодые люди вернулись к себе, не наведавшись ни в Кастелло, ни к Аччайоли, ни на Пьяцца Мерканти, и даже не подумав совершить приятную вечернюю прогулку по городским улицам и площадям.
Поутру они намеревались отправиться на север. Одним из них оказался тот самый юнец, с которым соизволил встретиться дофин во время охоты в Генаппе. Если посыльный вез какие-то депеши, то Гастон желал знать, какие именно. К тому же, он и сам собирался поручить курьеру свою корреспонденцию.
Гастон дю Лион, камергер, конюший и доверенное лицо его вельможной светлости дофина, старшего сына Всехристианнейшего короля Франции отправил пятерых лакеев, дабы они явили пред его светлые очи месье Николаса со своим спутником. Прямо сюда, в таверну, пока час еще не слишком поздний.
Они явились, даже не переодевшись с дороги: не слишком любезно с их стороны, но, впрочем, простительно, для людей, которые спешили, выбиваясь из сил, чтобы доставить важные известия. Им даже довелось самим принять участие в сражении. Весельчак Николас сильно изменился после памятного случая с лавиной, — неудивительно, учитывая все, что произошло с ним с тех пор. Сопровождал его поверенный Шаретти, некий месье Юлиус, с кем Гастону также довелось повстречаться прошлой зимой в горах; и чернокожий слуга огромного роста, который остался дожидаться снаружи.