Путь Никколо

Даннет Дороти

— А вдруг он не умеет плавать?

Клаас плавать умел, и он и впрямь нуждался в ванне. Юлиус, оценив ситуацию, пришел к выводу, что опасений она не вызывает. Тем временем Клааса подхватили подмышки и принялись раскачивать. Толпа расступилась.

Но за борт кинуть его не успели, поскольку вперед вырвался капитан Асторре, ловко пнув в коленную чашечку одного из пленителей Клааса. Тот с истошным воплем повалился на палубу. Пару мгновений Клаас со вторым солдатом стояли бок о бок, после чего тот отпустил подмастерье и двинулся на Асторре.

Его опередил Лионетто.

Не обращая никакого внимания на своих приятелей и Клааса, который так и остался стоять на месте с озадаченным видом, Лионетто не стал толкать своего противника или кричать на него. Вместо этого, вздохнув поглубже, он опустил плечо и, вцепившись тому в запястье, поднял правую руку Асторре к груди.

Теперь оба они держали чашу на высокой ножке, покрытую розовой эмалью и густой позолотой.

— Это мое, — с обманчивой мягкостью объявил Лионетто. — В прошлом году я ее заказал корабельному штурману.

Выставив бороду вперед на добрых шесть дюймов, Асторре обнажил в ухмылке желтые зубы:

— Вот как? Он позабыл мне об этом сказать. И я за нее уже заплатил.

— Какое ребячество! — отозвался Лионетто. — Не хочу тратить время на споры. Отдай ее мне, и я верну тебе деньги.

— Отнять ее у меня? — изумился Асторре. — Ах ты, глупый бабуин! Да мы вдвоем с этим глупым мальчишкой могли бы раздеть тебя до портков. До самого твоего незначительного мужского достоинства, если пожелаем. Но капитан корабля — гость в наших краях, а благородные люди не станут устраивать свару у него на палубе. Я забираю то, что принадлежит мне по праву.

— Это моя собственность, — возразил Лионетто.

— Оплаченная мною, — парировал Асторре.

— Синьоры! — прервал их чей-то властный голос.

Оба обернулись.

Занавес капитанской кабины был откинут, и в проходе появился сам мессер Алвизе Дуодо, герой Константинополя. Рядом стоял грек Николаи де Аччайоли, который сегодня красовался в бархатной шляпе и роскошном плаще с капюшоном. У них за спиной Юлиус разглядел дерзкое, гладко выбритое лицо милорда Саймона, чей пес едва не пустил по миру семейство Шаретти.

— Синьоры! — вновь повторил капитан. И, как он и рассчитывал, на голос тут же обернулись несколько гребцов. Когда capitano поворачивал голову, видно было, что волосы у него подбриты до самых ушей; а наряд — великолепен, от накидки с пуговками до плоской шапочки и шелкового дублета с мраморным рисунком. Лишь члены таких богатых семейств, как Кантарини, Цено или Дуодо, по решению Сената Венецианской республики, могли возглавлять фландрский флот, и при этом даже не имело значения, что некоторые из них были отличными мореходами. Они занимали этот пост, благодаря несомненным способностям, которые сейчас позволили капитану из кратких негромких пояснений афинянина осознать, что источником беспокойства стали двое наемников, представлявших собой определенную ценность, но также и потенциальную угрозу. Капитан судна вышел вперед.

— A, il signoro ди Астариес и il signoro Лионетто. Я как раз искал вас. Прошу вас, разрешите поскорее ваш спор, и я угощу вас вином.

Вмиг притихшие и даже как будто ставшие ниже ростом, оба капитана застыли на месте, а затем обернулись к тому, кто произнес эти столь лестные для них слова. Однако в руках они по-прежнему сжимали кубок, ставший причиной ссоры, тщетно пытаясь найти выход из положения.

Дилемма решилась сама собой, и отнюдь не благодаря мессеру Николаи или капитану судна.

Саймон, шотландский торговец и гость капитана, с невозмутимым видом прошествовал к наемникам. На мгновение он застыл, а затем внезапным, точно рассчитанным ударом выбил стеклянный сосуд из расслабившихся рук. Траектория полета оказалась очень точной. Под слитный возглас восхищения и ужаса бокал взмыл в воздух, перелетел через планшир и, описав сверкающую дугу, окончательно и бесповоротно исчез в водах гавани. Все взоры устремились на Лионетто, который, яростно сверкнув глазами и пробурчав что-то себе под нос, наконец широко ухмыльнулся шотландцу.

Толпа выжидательно и с куда большей надеждой уставилась на Асторре, который приобрел злосчастный кубок.

Асторре взялся за кинжал, затем опустил руку, после чего развязал кошель и вытащил оттуда монету. Торговля, и без того довольно вялая, окончательно замерла.

— Полновесный флорин, — объявил Асторре, — тому человеку, который вернет мне мою собственность.

— Стойте! — воскликнул капитан. Палуба, заходившая ходуном, наконец успокоилась у него под ногами, когда готовые броситься за борт ныряльщики застыли и обернулись на голос. Грек улыбнулся.

— У меня есть предложение, — снисходительно заявил капитан. — Пусть успехом увенчаются усилия одного человека. Посмотрим, как справится раб. Нырять — это его работа.

Он был хозяином на корабле, и потому даже те, кто ворчали, делали это вполголоса. Теперь вместо того, чтобы прыгать за борт, они столпились, выбирая место, откуда видно получше. Ближе всего к сходням оказались Асторре и Лионетто.

Здоровенного африканца освободили от цепей. С помощью знаков ему объяснили, что делать, а затем на ломаном испанском то же самое повторил один из гребцов. Затем, увидев, что черномазый по-прежнему колеблется, его швырнули за борт, да еще нацелили луки вдогонку, если вдруг тому придет в голову попытаться вплавь добраться до берегов Гвинеи.

После эго всякий раз, когда он вновь показывался на поверхности, они швыряли в него всем, что ни попадало под руку, покуда он не нырял вновь. Никто не собирался торчать здесь весь день.

Капитан терпеливо дожидался заранее условленного для себя момента, когда придется с сожалением объявить, что поиски не увенчались успехом. Вот почему когда кудрявая голова вновь показалась над водой и негр в высоко поднятой руке показал уродливый розовый бокал, капитан был удивлен и раздосадован.

Он слышал, как, завидев кубок, чудом оставшийся невредимым, с шумом выдохнули оба глупца, стоявшие у трапа. Заметил улыбку на лице владельца и ярость Лионетто.