Путь Никколо
Шрифт:
Единственным, кто возражал, оказался Томас, которому предстояло терпеть общество Клааса по пути на север, где он должен был собрать остатки отряда; и, возможно, еще недовольны остались солдаты, привыкшие потешаться над тем, как Клаас изображает Асторре, с боем прорывающегося через все герцогства Европы, захватывая в плен перепуганных поваров, чтобы те готовили ему студень, вяленую ветчину и жареную свинину именно так, как ему по вкусу, покуда не останется достаточно просторных палаток, чтобы вместить всех его поваров, его уборную или его брюхо. Также Клаас отменно подражал Лионетто. Но Тоби едва ли мог оценить это по достоинству.
Капитан Лионетто прибыл в Милан, и у них уже состоялась одна прилюдная стычка с его бывшим лекарем. У Лионетто был новый плащ на куньем меху, украшенный разноцветными камешками, которые на сей раз явно не выглядели подделкой. Кто-то оказался очень добр к Лионетто, и Тоби подозревал, что отнюдь не нанявший его Пиччинино. Но и не Медичи, о которых Лионетто рассказал две ужасающие байки, не скрывая своего к ним глубочайшего презрения. В особенности, когда услышал, куда Асторре поместил свои сбережения.
Тоби пересказал все это Асторре, не столько для того, чтобы поколебать доверие капитана к своим новым банкирам, сколько призывая его к бдительности на тот случай, если Лионетто вздумает послать за ним, Тоби, трех человек с топорами. Это слегка отравило ему предвкушаемое удовольствие от того, чтобы остаться в Милане и после Рождества, хотя ему стоило больших трудов устроить это. Юлиус опять же был недоволен. В ответ Тоби резонно указал, что брат Жиль еще не в состоянии отправиться в путь. Несмотря на то, что капитан Асторре полностью утратил интерес к монаху, но кто-то же должен позаботиться о его ноге. Он готов был взять это на себя. Затем отправить монаха к Медичи во Флоренцию, после чего присоединиться к Асторре, Юлиусу и всем остальным в Неаполе, где они проведут зиму, нагуливая жир в окружении всевозможных пиявок, привлеченных запахом денег. Наконец, по весне начнутся сражения. Асторре будет драться. Юлиус — считать раненых, а он — Тоби — лечить их. Какие тут могут быть возражения?
— Это все та женщина, — заявил Юлиус. — Верно? Боже правый, ты ничем не лучше Клааса. Его я тоже почти не вижу.
— Проблема с тобой в том, — парировал Тоби, — что ты уверен, будто кроме тебя никто ничего не делает. Женщины? Клаас сейчас в Кастелло, учится быть отважным маленьким солдатом по имени Никколо. На этом настоял канцлер герцога, если уж нашему Клаасу готовы доверить герцогскую переписку. Что касается меня, то завтра я отправляюсь в Пьяченцу вместе с Томасом и Манфредом. Нам нужно заказать оружие для Флёри. И еще я куплю ружья для Асторре.
— Он мне ничего не говорил. Это из денег кондотты?
— Полагаю, что да. Либо Клаас вновь играет в карты на деньги. — С этими словами Тоби хлопнул стряпчего по плечу. Но спина у того была крепкая, и у него даже заныла ладонь. Помахивая рукой, он с довольным видом направился к двери, а Юлиус еще долго молча смотрел ему вслед.
Глава 15
Папские легаты, разъезжающиеся из Рима, принесли последние вести через Альпы в Брюгге задолго до того, как туда добрались Томас с Клаасом. Сплетники утверждали, будто капитан Асторре заключил выгодный контракт для компании Шаретти и посылал своих наемников на юг. Куда труднее было поверить во вторую часть истории, утверждавшую, будто другой контракт Шаретти получили на посыльную службу между Фландрией и Италией, которой управляет… ну, нет! Владыки мира сего, негоцианты Северной Италии никак не могли поручить доставку своих депеш Клаасу, этому тупоумному деревенскому подмастерью, который уехал из Брюгге всего три месяца назад. Кто в это поверит?
Феликс де Шаретти, застрявший в Брюгге с сестрами, пока его мать наводила порядок в Лувене, услышал эти известия одним из первых. И поверил им сразу и безоговорочно. Уж положитесь на Клааса Все лучшие шутки, все лучшие проделки, которые они проворачивали вместе, начинались с очередной клаасовой задумки. Феликс завидовал курьерам: их ждет веселая жизнь… Пока все это не обрушится, и их не погребет под обломками, как после той шутки с водонапорной башней. Он попытался вообразить, какую трепку Клаас заработает на сей раз.
И наконец, когда в один прекрасный день селяне, первыми прошедшие через Ворота святой Катерины, передали, что по пути в Брюгге обогнали торжественную кавалькаду папского нунция (этот коротышка епископ Коппини) и, — вообразите себе! — вместе с ними были всадники под вымпелом Шаретти, то Феликс громким воплем созвал сестер, а сам поспешил нацепить новую бобровую шапку с высокой тульей.
Тильда, суетившаяся в точности как его матушка в былые времена, когда отец собирался на выход, бросилась к брату с плащом в руках, а затем долго стояла в дверях, провожая его завистливым взглядом. Будь ей сейчас столько же лет, сколько Катерине, она бы криком и слезами заставила Феликса взять ее с собой. Но в тринадцать лет девушке уже положено вести себя с достоинством. Сама же Катерина прыгала, дергала сестру за длинный рукав и приплясывала, напевая. С тех пор, как Клаас уехал, Катерина очень повзрослела, стала настоящей женщиной. Она даже думала о том, что было бы неплохо ей выйти замуж за Клааса, особенно если он частенько будет в отъезде и станет привозить подарки из Италии.
Разумеется, въезд папского нунция в город был обставлен со всей торжественностью, и к тому времени, как Феликс с друзьями очутились у Ворот святой Катерины, там собрались уже представители герцога, главы гильдий, бургомистр и канцлер Фландрии, настоятель церкви святого Донатьена, а также провост собора Богоматери, клирики аббатства Иисуса Спасителя и монахи-минориты, августинцы, якобинцы и кармелиты, — все они мерзли на февральском морозе, вслушиваясь в рев труб и бой барабанов, приветствуя епископа, въезжающего в Брюгге со своим эскортом.
Чуть позади, с меньшей пышностью появился и помощник Асторре Томас. С ним ехали полдюжины наемников и еще один человек в островерхом шлеме, огромных наплечниках и сверкающих поножах, на крепкой лошади, почти такой же справной, как у самого Томаса. Этим человеком был Клаас. Его новые доспехи заляпали голуби, потревоженные трубачами. Загоревшее до смуглоты лицо в круглом ободе шлема сияло довольной улыбкой, и взгляд тоже остался прежним, совершенно спокойным и счастливым. Что еще более удивительно, Томас тоже ухмылялся. Томас!
Проталкиваясь через толпу, почтительно встречающую епископа, наследник Шаретти пробился к концу процессии вместе со своими приятелями и, сорвав с головы бобровую шапку, замахал ею, чтобы привлечь внимание Клааса.
— Ты что здесь делаешь?! А ну, давай назад, в красильню! — завопил Феликс, давясь от хохота. Джон Бонкль, улыбаясь, стоял рядом с ним, а также Ансельм Серсандерс и Лоренцо Строцци, и оба брата Карты.
Бывший подмастерье Клаас поднял руку в латной перчатке и сделал весьма выразительный жест, не переставая широко улыбаться. А затем произнес голосом бургомистра: