Путь Сашки. Книга вторая
Шрифт:
– И какова сумма штрафа?
– Надо сделать очень большую. Полторы тысячи… серебрянок!
Зал ахнул.
– Но ведь это почти сорок золотых! Не каждый купец найдет такие деньги.
– И хорошо, Значит, виновных отдадим в долговое рабство.
Король задумался.
– А почему счет в серебрянках?
– спросил он.
Рыжий человечек осмелел и ответил Пургесу:
– Чернь никогда не держала золото в руках, для них и серебрянка большие деньги. Штраф в серебрянках - так будет нагляднее для них.
– Полторы тысячи с человека?
– С виновного, ваше величество.
– Все равно много.
– А
– Да это же двадцать пять золотых!
– ахнул кто-то в зале.
– Да и откуда простолюдину найти 300 серебрянок - это семь с половиной золотых?
– Продаст детей в рабство. Это же чернь, быдло. Зато другим будет неповадно.
– А как казна наполнится деньгами?
– это уже спросил казначей королевства.
– Рабов будет в казне много. Их продать - вот и деньги!
– Сразу видно, что ты ничего не разбираешься в финансах, - казначей продолжал наседать на человечка.
– Если выставить много рабов на продажу, то их цена упадет в разы, а казна не наполнится!
Глазки у человечка забегали, сидящие в зале насмешливо смотрели на выскочку, которого удалось осадить.
– А запретить их продажу за пределы Лоэрна!
– И кто тогда их вообще купит? Что делать с такой прорвой рабов здесь?
– Ваше величество, а вы пригласите в Лоэрн хаммийцев, лучше тех, кто победнее.
– И что дальше?
– король не понимал, куда клонит человечек.
– Часть денег с оштрафованных мы все равно возьмем, наполним казну на первое время. А потом пойдут деньги от пришлых хаммийцев. У них не будет сразу денег, чтобы выкупить рабов. Мы их отдадим им в долг с рассрочкой и хорошими процентами. И дома с имуществом преступников тоже отдадим. Ничего хорошего не будет, если за пределы Лоэрна будут проданы мясники, булочники, трактирщики. Продадим - останемся без нужной нам черни. И без налогов с них. Зато продав их в долг хаммийцам, мы оставим их в Лоэрне. И они будут делать всю прежнюю работу. Только не на себя, а как рабы на своих хозяев. Хаммийцы спустят с них семь шкур, но заставят работать с утра и до утра. Как известно, хаммийцы сами работать не любят, зато хорошо умеют заставлять это делать своих рабов. Отдать половину Лоэрна в долговое рабство и заселить дома преступников хаммийцами. Заменить местных, склонных к бунту, на пришлых южан. Те никогда не посмеют выступить против короля. Разве хоть раз в Хаммие были волнения? Ни разу. Все пресмыкаются перед правителем. Так и здесь, пришлые будут верными слугами вашего величества. И они надежны, в отличие от местных солдат. Бунтовать не будут.
– Всем известно, что хаммийцы трусы, у них не армия, а сброд. Неужели они смогут достойно сражаться? Сразу же побегут.
– Да, это так. Но пусть сражаются солдаты из местных людишек. Тех, кого еще не сдали в рабство. Этим придется хорошо платить, но зато они будут верными цепными псами у вашего величества. А стражниками прекрасно смогут поработать хаммийцы. Они безжалостны и разгон толпы для них в радость. Местных же стражников перевести в солдаты. Так и численность армии увеличим.
– Как тебя зовут?
– спросил король рыжего человечка?
– Чубис, ваше величество…
Это день в Ларском замке начался не так, как предыдущие. Уже с самого утра в замке царило необычное оживление. Бестолково бегали слуги. Солдаты, то дружно выбегали из казармы
Непонятное оживление понемногу передалось и проснувшемуся городу. Собиравшиеся люди наперебой сообщали друг другу последние новости, узнанные ими по великому секрету от родственников, работавших в замке. Все говорили о готовящейся торжественной встрече некой высокопоставленной персоны. Назывались различные имена, среди которых наиболее часто упоминалось имя Черного Герцога. Вторым по популярности имен среди городских сплетников был новый король Лоэрна, которого все в Ларске называли не иначе, как Самозванец Пургес. Сообщавшие об этом многозначительно смотрели на собеседника и добавляли, что Самозванец едет с покаянием к их графу, везя с собой королевскую корону.
Но все обладатели достоверной информации были посрамлены, когда в городские ворота въехала роскошная карета в сопровождении полусотни всадников. На дверях кареты и на щитах сопровождающих был нарисован герб Гендована. А наиболее внимательные зеваки, вышедшие на улицу, ведущую напрямую к графскому замку, смогли заметить и пассажира кареты. Точнее, пассажирку, потому что в карете ехала маркиза Эльзина, дочь гендованского герцога.
Карета в сопровождении охраны въехала в замок, и к ней стремглав бросилось несколько слуг. А сзади уже сбегал по ступенькам юный граф. За ним следом несколько вальяжно шел маркиз Ильсан и граф Тратьенский. Наиболее расторопный слуга открыл дверцу кареты, появилась изящная ножка, а затем показалась и симпатичная темноволосая головка. Маркиза протянула свою правую руку, которую должен был поддержать кавалер. Но, увы, здесь случилась заминка. Юный граф бросился к дверце кареты, протянул было свою руку, и тотчас же отдернул ее. Ведь вместо полноценной руки у графа была лишь ужасная культяпка. Лицо графа зарделось, он не знал, что делать дальше. Лицо маркизы нахмурилось, но через несколько мгновений разгладилось и она прожурчала:
– Ах, милый граф, дайте же мне скорее свою руку. Я так давно вас не видела и ужасно соскучилась по вашему обществу.
Юный граф нерешительно протянул обрубок своей руки, маркиза с некоторым промедлением его схватила, и слегка опираясь на него, вышла из кареты.
– Милый граф, не обращайте внимания на свои руки, я в вас ценю совсем другое, - тихо, чуть ли не шепотом, сказала маркиза. От этих слов Дарберн еще больше зарделся.
– Я рад вас приветствовать, маркиза, - обратился к гостье граф Тратьенский.
– И я очень рада вас видеть, граф. И вас, мой брат.
Маркиз Ильсан довольно осклабился в ответ.
– Милый граф, надеюсь, вы довольны обществом моего брата и графа Тратьенского?
– Да, маркиза.
– Ну, вот, Дарберн!
– несколько капризно сказала маркиза, - Расставание не пошло вам на пользу. Я для вас не маркиза, а просто Эльзина.
– Простите, маркиза, …то есть Эльзина.
Девушка в ответ рассмеялась.
Спустя полчаса, когда Дарберн и Эльзина остались наедине, юный граф неожиданно встал на колено перед девушкой и, цепенея от возможного отказа, произнес: