Путь странника

Кулаков Сергей Федорович

толкая языком капризным звуки,

и никому уже не нужно

больше лгать,

и умолять,

протягивая руки.

Привычного стесненья телу больше нет,

а все, вокруг, так удивляет зренье:

и мягкий, чистый луг

и яркий, новый Свет...

Под незнакомой,

ласковою сенью

легко теперь звучать и двигаться легко,

и, кажется, что мы совсем не знаем,

что Время старится,

и где-то далеко

теперь

от нас

обитель голубая.

К N.

Поведайте, в каких еще краях,

Ну, может, кроме Африки голодной,

Лгут - вдохновенно, грабят - благородно,

И мастерят свободу на костях?

Как долго будем думать: "может быть,

Нет-нет, не здесь, а где-то там - далёко,

В другой стране, губительного рока

Мы избежим и станем лучше жить?"

Как хорошо в фантазиях летать!

Не замечать железной жизни поступь

И с удивленьем обнаружить после,

Что наступило время умирать...

Бессонница.

Я сижу, сижу, а все не клонится

Ко груди, иль набок голова,

Что ж ты делаешь со мной бессонница?

Точно житель темноты - сова -

На диване я сижу как на ветвях;

Головой кручу и не могу

Ночью спать как человек, как праведник -

Все сижу и что-то стерегу...

Что я маюсь, отчего недобро так

На душе? А я молчу, молчу...

Отчего, ко спальной страшной комнате

Не могу идти я? Не хочу...

Из "Моцарта".

Когда б вы знали, как бывает тяжко

на скрипке Божьей вытянуть все струны

в один согласно зазвучавший лад,

и, двигая смычком воображенья

по этим напряженным жилам боли,

волшебную, чудесную музыку,

которой нету ничего прекрасней

и совершенней в этом грубом мире,

явить на свет и удивиться: "Как же,

к чему все это чудо совершенства

взялось из развращенной, смертной плоти,

которая лишь час тому назад

жевала и проглатывала что-то?"

Один ответ я вижу и приемлю,

какой дает мне ясность, оправданье:

Что с нами Бог, и это Дух Господень

тревожит нас несовершенства мукой,

которая звучит душе приманком,

и от неверья переводит к вере,

и обещает чудо воскресенья,

и радость вечной, светлой, новой жизни.

Как хорошо, покойно и свободно,

и этих слез раскаянья не стыдно,

и одного лишь хочется: прощенья

просить. Не знаю у кого, не важно!

Очищен храм

и Богу приготовлен,

принесена молитва покаянья,

совершено причастье. Растворяюсь...

и - нет меня! Домой вернулся сын;

отправился опять к своим истокам,

когда настали времена и сроки.

Бывает страшно.

За жизнь свою боясь, и трепеща

От мысли: "вот и мы, увы, не вечны...",

Я притворяюсь, рифмами треща.

И нипочем мне все, и так беспечно

Я время трачу между "от" и "до" -

Две даты на моем могильном камне,

Что будут отпечатаны потом

Каким-нибудь ремесленником славным.

Что я ищу, и есть ли польза в том?

И, глядя на себя сторонним взглядом,

Кажусь: то человеком, то скотом,

И удивляюсь этому разладу.

Кто я такой? Зачем мне умирать?

Но голос плоти - тише, замирает...

Я слышу, вот и мне: "Теперь - пора!"

И сердце всю вселенную вмещает.

Пред сретеньем - прощанье!

I

Взмах ресниц - движенье заломленных рук,

И матовой кожи свет...

Было тихо, странно так было вокруг:

Тускло блестели две

Серебристые нити; глаза в глаза

Уже взглянуть не могли,

Что-то нужно мне было еще сказать -

Слова на память не шли!

II

Обыденны, мелки слова,

И зренье застит даль разлуки;

На чудо б надо уповать,

Но чуда нет. Простерлись руки

Над телом, словно два крыла.

Молитва в мыслях неумело

Ткалась - рвалась - опять ткалась,

Освобождаясь из предела

Души. На опустевший храм

Кладу холодные ладони,

Но кто-то произнес: "Пора!"

И голоса в стенаньях тонут.

III

Всем нам встретиться вновь суждено!

Прежних лиц не важны очертанья -

Там, в отличье от жизни земной,

Ни к чему будут нам узнаванья.

Будет с Новых Небес золотых,

Над землей обновленной, иное

Солнце светом нетварным светить:

Без проклятья, без смерти, без зноя.

Человек умер.

Желтеет восковое тело

На простыне голубоватой.

По-детски - как-то неумело -

Оно раскинулось в кровати,

И, человечью речь не слыша,

Лежит, согнув в колене ногу,

И притаилось, и не дышит,

И коченеет понемногу.

И в суете предпохоронной,