Путь странника

Кулаков Сергей Федорович

Средь всхлипов, выдохов и стонов -

До самых слез слова затронут

Заупокойного канона.

А ты, душа, что обомлела,

И, как воробушек, прижалась?

Теперь одна, совсем без тела -

Такого мертвого - осталась.

Так неуютно, так печально

Душе, так одиноко в мире,

Но - слышишь - дудочкой прощальной

Раздалось пение Псалтири.

И, позабыв про ужас тленья,

Душа

притихшая взирает,

Как к ней, под эти песнопенья,

Неслышно ангелы слетают.

* * *

Тонкий лучик сочится в прореху завешенной шторы

(Столько много пылинок на солнце блестит серебром!),

Позабытое всеми, глядит исподлобья, с укором,

Наклоненное зеркало, и отражаются в нем:

Этот солнечный лучик на старом ковре, половина

Шкафа старого с книгами, письменный стол у окна.

Сзади старого шкафа растянута сплошь паутина

(В отражении этого нет), да, еще тишина

Отражается в плоском овале циклопова ока...

Отраженье - живым, а вещам не важны зеркала.

Без подвижного, мягкого тела вещам одиноко;

Одиноко без плоти, которая их создала!

Но и плоти пугливой так страшно без Вечного Духа,

Нет, она не привыкла, не может одна вековать,

И тогда отверзается зренье иное, и слуха

Прежнего входы - в притворы свои - принимают Печать.

Деревянное ложе и крест в изголовье точеный...

Только белый, и только коричневый с зеленью цвет...

В этой комнате узкой, мой дух обитает спасенный;

Ничего, кроме духа в набеленной комнате нет.

Сорокоднев. (в память отца)

Спускался с одной стороны косогор,

С другой стороны поднимался бугор,

А рядом - кресты и могилы,

Молюсь среди них что есть силы.

Здесь, в этой кладбищенской, тихой земле,

Лежит твое тело во мраке и тле,

И день наступил сороковый,

И крепки у смерти оковы.

Я смерти дыхания тоже боюсь,

Но, страх пересилив, усердно молюсь,

Акафист о мертвом глаголю:

"Помянут будь, раб Анатолий..."

Читаю слова во спасенье души,

Бредущей по чащам загробной глуши:

"Что бури уже миновали,

И больше не будет печали.

Но только любовь остается сильна,

От мрака и злобы спасет нас она;

Страданья твоим не умножи,

Заступниче наш, Христе Боже!"

Закончив читать, я стою и молчу,

В могилку

воткнув восковую свечу.

Лишь ветер колышет печальный,

Названья венков погребальных...

На смерть матери.

Мы не встретимся больше, прощай!

Дай еще на тебя напоследок

поглядеть; о ненужных вещах

говорить мы не будем. Беседы

нам с тобою уже не вести,

И за все, если можешь, прости.

После этих событий пошли,

церемоний иных вереницы:

многих слов погребальных и лиц

хоровод над тобою кружится.

Может быть, ты похожа, но мать -

не могу в этом теле узнать.

На лицо наложила печать

смерть, как встарь надвигали забрало;

после - стали тебя поминать;

тела нет! только имя осталось.

Вспомнишь имя, и память тебя,

вызволяет из небытия.

Я теперь такой взрослый! Ну как

мне серьезным и взрослым не стать?!

Ведь из этого издалека,

ты не сможешь меня опекать.

Где теперь ты? В какой стороне?

Только вместе уже нам не...

Мы не встретимся? Радость сию,

знаю, многим дашь, Господи Боже!

Ей - на язвы пролью Литию,

и молитвой Тебя потревожу,

чтобы только, по смерти, опять,

мы друг друга смогли бы узнать.

* * *

Могильные плиты, надгробья вразброс,

Больших кипарисов аллея,

И, еле плетущийся, времени воз

Отсюда спешит поскорее.

Тут так хорошо, и всегда тишина,

Лишь листья на плиты слетают,

И там, в глубине, у могильного дна

Покой человек обретает.

Но только наступит неведомый час,

Как мертвые Господу внемлют:

"Вставайте, оттуда Я выведу вас

На Новую, лучшую Землю!"

Диалог умершего и ангела.

– Я себя не припомню; не знаю кто ты:

Мне посланник, вожатый иль друг мой?

Расстоянье - ничто, но сквозь время пласты,

Нам, не вечным, протиснуться трудно.

– С грозным временем этим суметь совладать

Могут слово людское и дело...

Что от Духа, то к Духу вернется опять,

Для могил - это бренное тело.

– Время слижет нас, слабых, с ладоней земли,

Бог - поглубже упрячет, до срока;

Наши кости занозами в почву вросли,

И глядят черепа одиноко.