Путь в Европу
Шрифт:
Внимательный читатель книги не мог не заметить, что в рассказах наших собеседников представлены две разные модели отношений между государствами Новой Европы и России. Ее отношения с Польшей и государствами Балтии до сих пор в значительной степени политизированы и идеологизированы. Бывшие части империи и бывшую метрополию все еще разделяет прошлое. Эти государства рассматривают присутствие советских войск на своей территории как оккупацию. В свою очередь, именно в отношении России к Польше и странам Балтии наиболее рельефно проявляется ее цивилизационная неопределенность. Россия пытается сохранять преемственную связь со своим имперским прошлым, хотя бы и чисто символическую, а потому не может с ним разобраться, дать ему объективную оценку и, тем самым, снять недоверие своих соседей. В свое время готовность
Что касается ее отношений с другими странами Новой Европы – Болгарией, Венгрией, Румынией, Словакией, Словенией и Чехией, то они характеризуются большей «экономизацией» и строятся с упором на прагматизм. Есть, конечно, и отличия, и читатель наверняка заметил, что Словакия, к примеру, однозначно осуждает размещение американской радарной установки в Чехии, с которой Словакия еще совсем недавно составляла одно государство. Тем не менее общества и элиты всех этих стран, в российскую империю не входивших, меньше ориентируются на прошлое и предпочитают его не актуализировать. Даже события 1956 года в Венгрии и 1968-го в Чехословакии не вызывают уже у венгров и чехов прежних эмоций. Руководствуясь прагматическими соображениями, эти страны вывели вопросы, касающиеся оценок прошлого, за пределы своих отношений с Россией.
Некоторые наши собеседники отмечали, что при президентстве Путина Россия стала проявлять больший интерес к восстановлению связей с Новой Европой. Свои представления о причинах этого они не высказывали, но таких причин, судя по всему, было две: стремление Москвы остановить втягивание этого региона в НАТО и обычные коммерческие интересы. Первое не удалось, но удается второе – наращивание взаимной торговли и инвестиций. При этом экономические контакты России активизируются и со странами, с которыми Кремль имеет прохладные отношения. Экономические связи и являются той подушкой безопасности, которая предотвращает дальнейшее ухудшение этих отношений с Польшей и государствами Балтии.
Наши зарубежные коллеги рассказывали о растущем интересе их стран к проектам в России, о том, как охотно они идут в российские регионы, которые, в свою очередь, обнаруживают все больший интерес к европейским посткоммунистическим государствам. К сожалению, на мой взгляд, у Москвы пока нет осмысленной стратегии экономических связей с Новой Европой. Интерес к ней диктуется в первую очередь логикой «энергетической дипломатии», результатом которой явились соглашения с Болгарией и Венгрией о сотрудничестве в энергетических проектах. Однако сферы сотрудничества между Россией и Новой Европой будут, несомненно, расширяться по мере того, как туда будет приходить (а он уже приходит!) российский бизнес, который обнаруживает там более стабильные, чем в России, правила игры.
Все наши собеседники исходили из того, что перспективы такого сотрудничества сегодня просматриваются вполне отчетливо, что взаимный экономический интерес будет подталкивать Россию и страны Новой Европы к партнерству, к еще большему ускорению свободного движения капиталов, людей и товаров. Но о том, насколько все это будет способствовать преодолению ценностных различий, они не высказывались. Равно как и о том, будут ли такие различия влиять в дальнейшем на развитие экономического партнерства.
Путь в Европу для России
Насколько модель трансформации через интеграцию в Европу может быть интересна и полезна для России?
В свое время российская элита всерьез размышляла о перспективах такой интеграции. Напомню, что президент Ельцин в декабре 1991 года отправил в западные столицы письмо с заявлением о том, что Россия рассматривает возможность присоединиться к НАТО уже в ближайшем будущем. Владимир Путин, придя к власти в 2000-м, тоже поначалу такую возможность не отвергал. Однако в итоге все свелось к созданию
В свою очередь, и Запад не решился на приглашение России вступить в НАТО. И понятно почему: Россия остается для Запада цивилизационно иной и чуждой, и он опасается допускать ее к принятию ключевых для него решений. Между тем уже сама идея приглашения России в альянс могла бы лишить российских националистов важнейшего политического ресурса для консолидации общества на антизападной и антинатовской платформе. Но, увы, лидеры США и европейских государств не увидели возможности для того, чтобы создать новый, более амбициозный формат для своих отношений с Россией в сфере безопасности еще тогда, когда отношения эти не были столь прохладными, как сегодня.
В 1990-е Кремль всерьез рассматривал и перспективу присоединения России к ЕС. Аналогичные настроения имели в то время место и в европейском общественном мнении, они разделялись и многими западными политиками. Это нашло свое выражение в самой парадигме отношений, которую объединенная Европа выбрала применительно к России. Парадигма была та же, что и в отношении других европейских посткоммунистических стран, – «трансформация через интеграцию». Она предполагала содействие российским реформам посредством формирования условий для активного сближения России с ЕС и создания тесных ассоциированных отношений с ней. Однако эта первоначальная установка, упершись, как в стену, в быстро выявившееся несовпадение ценностей и цивилизационных матриц, осталась нереализованной. Сегодня же в отношениях между Москвой и Брюсселем возобладали холодный скепсис и взаимное отчуждение. Интеграция России в ЕС и даже разностороннее партнерство уже не рассматриваются ни одной из сторон как реальная перспектива.
При президентстве Путина Кремль сформировал для себя новую формулу отношений с Западом в целом и Европой в частности, которая отвечает интересам самосохранения российской традиционной государственной системы в ее нынешней обновленной форме. Суть этой формулы можно определить следующим образом: «Вместе с Западом и против Запада одновременно». Она предполагает сотрудничество с Западом в тех сферах, где у российской элиты есть с ним общие интересы (в частности, в сфере торговли энергоресурсами), и противодействие его попыткам влиять на российское общество, т. е. закрытие общества для Запада. Это, по существу, возвращение к формуле «Realpolitik», которая была популярна во времена существования СССР, но без одного из ее прежних элементов – антагонистического противостояния. Как Путин, так и его преемник Дмитрий Медведев настаивают на «деидеологизации» российской внешней политики, что, с одной стороны, призвано символизировать отмежевание от внешней политики советского типа, а с другой – неприятие ценностного измерения этой политики, на котором настаивает Запад. Никаких ценностей, только интересы!
Следуя этой формуле, Москва перешла к активным двусторонним отношениям с теми европейскими странами, которые наиболее заинтересованы в российском сырье, и прежде всего в газе, рассматривая их как «троянских коней» внутри ЕС. Приходится признать, что Кремль, несмотря на стратегические провалы, которые поставили Россию на грань кризиса в ее отношениях с Западом, во многом преуспел тактически, а именно – в использовании этих отношений для легитимации своего режима. Между тем Европейский союз не нашел пока эффективного ответа на российскую формулу, которая подрывает не только единство европейского курса, но и заставляет официальную Европу воздерживаться от активного педалирования вопроса о ценностных ориентациях в своих отношениях с Россией, фактически отказываясь тем самым от основного принципа своей цивилизационной идентичности. Да и Запад в целом, как сообщество и цивилизация, не сумел найти ответ на российский вызов и, по существу, принял навязанную Москвой формулу новой «Realpolitik».