Путь в Европу
Шрифт:
В рассказах наших друзей и партнеров из стран Восточной Европы и Балтии мы не услышали победных реляций и всеобщих криков «ура!». Даже представители образцовой Чехии, где реформу – предмет восхищения всех экономистов – проводил блестящий Вацлав Клаус, говорили не только об успехах, но и о проблемах. Внимательный, да и не очень внимательный, читатель увидит из записей наших бесед, что не так уж сладко живется в посткоммунистических странах. В некоторых – даже хуже, чем в России. В том, например, что касается безработицы, сопровождающейся массовой трудовой эмиграцией. Однако внимательный читатель увидит и то, что экономики всех этих стран, вообще не имеющих, как правило, нефтяных и газовых месторождений, развиваются успешно именно благодаря своим принципиальным
Где-то они проводились последовательно, а где-то по нескольку раз менялся курс. Где-то не понадобилось либерализовывать цены – это было сделано раньше, а где-то была шоковая терапия. Где-то нормализация денежно-кредитной системы прошла более безболезненно, а где-то – менее. Однако, за исключением Болгарии и Румынии, инфляцию быстро задавили везде. Сделано это было путем жесткого ограничения доходов, разумной валютной и кредитной политики. Болгария и Румыния затянули процесс, но, когда поняли, что с инфляцией иначе не справиться, стали поступать так, как до них поступили другие.
А Россия поступала «не как все». Наш «особый путь» состоял в отказе от последовательного проведения шоковой терапии, включающей в себя не только освобождение цен, но и временное ограничение роста доходов, без чего она никакая не терапия. Вместо этого запустили маховик шизофренической инфляции на несколько мучительных лет. И до сих пор остановиться не можем.
Многое из того, что происходило в 1990-е в России, было похоже на происходившее в других посткоммунистических странах. Наши собеседники не очень-то распространялись на тему развития банковской системы, но в экономической литературе принято считать, что систему эту в их странах трясло тогда очень сильно. И кризис 1997—1998 годов ни одну из них не миновал. Все графики макроэкономических показателей посткоммунистических стран, включая Россию, по их геометрии отличались в те времена не очень заметно. А вот инфляционного поноса, в течение долгого времени иссушавшего экономику и семейные бюджеты, нигде, кроме России, не было. Немудрено поэтому, что и призыв к государственному регулированию цен нигде, кроме России, популярностью давно уже не пользуется.
Приватизация тоже везде проводилась по-разному. И это понятно: страны различаются и по размерам, и по структуре промышленности, и по характеру сельскохозяйственного производства. Связь и энергетика – тоже разные. Поэтому отличались не только темпы приватизации, но и комбинации ее методов: инвестиционных конкурсов и точечных продаж по правительственным договоренностям, просто продаж на аукционах и раздач собственности в обмен на ваучеры, которые, кстати, кое-где (прежде всего в Словении) применялись успешно. Где-то ставка сразу делалась на продажу наиболее перспективных предприятий, включая энергетический сектор, иностранцам, а где-то такие продажи ограничивались. Где-то собственность, экспроприированная когда-то коммунистами, возвращалась ее бывшим владельцам, а где-то выплачивались компенсации. Обо всем этом в ходе наших бесед говорилось много, и читатель может составить отчетливое представление об эффективности и справедливости тех или иных методов.
Полностью довольных приватизацией ни в одной стране почти нет. Каждый считает, что ее можно было провести лучше. Но таких, как в России, сомнений в самой необходимости приватизации и такого процента людей, выступающих за возвращение приватизированной собственности государству, нигде не наблюдается тоже.
Во всех странах, с представителями которых мы беседовали, приватизация в целом оказалась эффективной, потому что права собственности там были сразу же защищены по европейским стандартам. Этому немало способствовал и приход, в том числе и в ходе приватизации, иностранного капитала, который, естественно, требовал ясных и привычных форм взаимодействия со всеми ветвями власти. Конечно, была и коррупция, но разве сравнишь ее с российской!
Понятно, что собственник, находящийся в
Под жестким давлением Евросоюза посткоммунистические страны, претендовавшие на вхождение в него, ограничили возможности вмешательства государства в бизнес. В России это не произошло. Поэтому российский бизнесмен до сих пор нередко оказывается перед альтернативой: либо по первому требованию отдать приглянувшуюся влиятельным людям собственность, либо обрести ворох весьма и весьма чувствительных неприятностей. Что ж удивляться, что в России пухнут госкомпании за счет разоренных собственников и возникают госкорпорации, эффективность которых более чем сомнительна!
Читая записи наших бесед с зарубежными коллегами, я думаю не о тех странах, которые они представляют. Сквозь призму их опыта я смотрю на то, что происходило в моей стране. Наверное, это естественно. В свое время бывший премьер-министр Франции Эдгар Фор, находясь в отставке, написал прекрасную книгу «Опала Тюрго». В предисловии к русскому изданию академик Деборин заметил, что, конечно, интересно, что было бы с Францией, не отправь Людовик реформатора Тюрго в отставку, но нам все же более интересно, что было бы с Россией, если бы на своем посту остался Столыпин. Вот и я, читая эти записи рассказов о других странах, не могу отделаться от вопроса: а что же с Россией? Почему она снова вернулась в привычную колею? Почему ее граждане относятся к либеральным реформам не так, как население других посткоммунистических стран, о которых говорится в книге?
Правительства всех этих стран без исключения допускали ошибки. Их, однако, было немного, а наиболее серьезные из них со временем исправлялись. Наши реформаторы допустили все возможные и невозможные ошибки разом, исправлять которые, не свертывая реформы, потом было уже некому. Это и запуск повышенных инфляционных ожиданий через подъем регулируемых цен, и слабая политика сдерживания доходов, приведшая к растягиванию нормализации денежно-кредитных отношений на годы, и многое другое. Скажем, целью приватизации было объявлено создание среднего класса, а не повышение эффективности производства! Сначала это вызвало у многих людей смех, а потом возмущение, усиливавшееся из-за чудовищной коррупции. И все же, мне кажется, не только непрофессиональное поведение российских реформаторов, усугубившее издержки реформ для населения, заставило наших людей иначе относиться к этим реформам, чем жителей Восточной Европы и Балтии. И даже не то, что улучшение жизни там, как правило, заметнее, чем у нас.
Конечно, и экономический рост в целом, и увеличение доходов, и меньший их разброс, и более низкая, по сравнению с российской, инфляция впечатляют. За исключением Болгарии и Румынии, несколько подзадержавшихся в социализме, все эти страны опережают Россию по показателю среднедушевого ВВП. Но для лучшего понимания ситуации в них полезно обратиться и к расширенной теории благосостояния, которая призывает учитывать, кроме денежных, и неденежные формы дохода.
Дело в том, что у наших партнеров есть еще одна, дополнительная премия, которую можно и нужно отнести к социальным доходам. Это вступление в Европу. Не в НАТО, не в Европейский союз, даже не в зону евро, в которой уже находится Словения, а с 2009 года будет и Словакия, но именно в Европу. НАТО и прочее – это атрибутика, знаки вступления, а премия – это ощущение себя полноправным европейцем. Не хуже француза или немца. А то и англичанина. А то и американца с канадцем – ведь существует и понятие расширенной Европы. Это очень серьезная премия, огромный социальный доход.