Путь. Автобиография западного йога
Шрифт:
В комнате не было никакой мебели, за исключением жесткой деревянной кровати, которая, как уверял меня Норманн, улучшает осанку. В маленьком шкафу не было дверок для защиты одежды от вездесущей пыли. При помощи Норманна я отыскал в кладовке подвала старое стеганое одеяло. Сложенное вдвое, оно вполне заменило матрас. Я также обнаружил старый туалетный столик, шатающийся, но вполне устойчивый, если его поставить в угол. Затем я нашел маленький стол, превосходно оправдавший себя, когда я прислонил его к стене. Вместо стула на службу был призван ящик из-под апельсинов. А через несколько дней я набрел в кладовой на большой потертый ковер. Хотя узор был едва различим, это существенное дополнение помогло удерживать пыль
Для меня больше не было секретом, почему старшие монахи предпочитали жить в подвальном помещении. Но я вовсе не возражал. Напротив, неустроенность моего ветхого жилища только разжигала мое неудержимое счастье. Ибо я был настолько поглощен восторгом пребывания здесь, в ашраме моего гуру, что каждое новое неудобство только заставляло меня смеяться.
Теперь я часто смеялся. Едва сдерживаемая агония последних лет нашла выход в новых волнах счастья. Я словно обрел все то, чего мне всегда не хватало, здесь, на моем новом жизненном пути.
— Должно быть, здесь много хороших людей, — заметил я в разговоре с Норманном в день моего прибытия.
Он был изумлен: «Да они все хорошие!»
Тут наступила моя очередь изумляться. Возможно ли, чтобы в этом мировом мешке, где все перемешалось, существовало место, где каждый был хорошим? Но, видимо, Норманн прав — это место должно быть таким, ведь каждый пришел сюда в поисках Бога! И какая добродетель может быть выше, чем желание слиться с самим Источником всех добродетелей?
Мой ум докучал мне, крайне возбужденному пребыванием в Маунт-Вашингтоне, бесчисленными вопросами, которые я день за днем обрушивал на своих бедных собратьев по ученичеству. (Несомненно, еще одним доказательством их добродетели было неисчерпаемое терпение, с которым они мне отвечали!) Мои душа и сердце полностью преобразились, но интеллект далеко отставал от них. Реинкарнация, карма, сверхсознание, божественный экстаз, астральный мир, учителя, гуру, дыхательные упражнения, вегетарианство, здоровая пища, савикальпа– и нирвикальпа-самадхи, Сознание Христа! Все эти понятия были новыми и поразительными для меня: за неделю или две до этого я даже не подозревал об их существовании. Погружение в эти незнакомые воды и радостная игра с ними составляли часть моего восторга в те первые дни. Но часто меня одолевали замешательство и сомнения — сомнения не в том, для чего я здесь, а в некоторых трудных вопросах учений. Где бы меня ни заставали такие моменты, я садился и успокаивал свой ум. Ибо знал, что ключом к настоящему пониманию служит не интеллект, а интуиция души.
Наибольшую помощь в то время, помимо самого Мастера, оказал мне Преподобный Бернард. Бернард был одним из священников нашей церкви в Голливуде. Он обладал блестящим умом и ясным пониманием учений. К счастью для меня, ему, видимо, нравилось отвечать на мои вопросы. Правда, возможность побыть с ним выпадала мне не столь часто, как хотелось бы моему ищущему уму. Взамен я искал ответов везде, где мог их найти.
Один из монахов, молодой человек с невероятным именем Даниэль Бун, оказался дружелюбным и разговорчивым и охотно делился со мной не только знаниями, полученными от Мастера, но и всем прочим, что он накопил за годы чтения метафизической литературы. Фактически, он страдал тем, что Мастер называл «метафизическим несварением». Я был слишком неопытен на этом пути, чтобы понять, что кажущаяся сила Буна в действительности была его величайшей слабостью. Но чем больше я обдумывал его ответы, тем больше во мне росло сомнение.
— Это говорил Мастер? — пытался выяснить я у него. Только если он отвечал «да», я принимал безоговорочно то, что он мне рассказывал.
Более надежную, хотя и менее эрудированную помощь оказывал мне Норманн. Будучи истинным гигантом, Норманн обладал почти столь же огромным сердцем, как и его тело. Сила его любви к Богу внушала мне вдохновение. Совершенно не интересуясь теоретическими аспектами пути, он понимал все на языке преданной любви. Бог для него был просто-напросто Божественным Другом. Ему не требовалось интеллектуальных объяснений, чтобы уточнить, как он воспринимает любовь Бога к себе и свою любовь к Богу.
— Я ничего не знаю об этих вещах! — обычно восклицал он с легкой улыбкой, когда я поднимал какие-нибудь сложные философские вопросы. — Я только знаю, что люблю Бога. — Как я завидовал ему в его детской преданности! (Даже Мастер был тронут ею.) И как мне хотелось успокоить свой собственный сомневающийся ум, который привычно требовал ответов, давно известных ему и не приносящих той мудрости, которой он жаждал. Ибо я знал, что ответом является любовь, а не знание. Любовь — это высшая мудрость. Я прилагал все больше и больше усилий для продвижения по благоухающему пути преданной любви.
Еще одним моим помощником в те дни был пожилой человек по имени Жан Гаупт. Верный своему германскому происхождению, Жан обладал чрезвычайной силой воли. Он твердо решил найти Бога за максимально короткое время. Если он не работал, то медитировал. Однажды в выходные его медитация продолжалась сорок часов без перерыва. «Это было больше похоже на сорок минут», — рассказывал он мне с тихой улыбкой.
Я работал на участке с Жаном и Норманном, обрабатывая сад, штукатуря и выполняя всякую случайную работу, какая потребуется. Хотя Жану было пятьдесят пять лет и ростом он был чуть выше половины роста Норманна, он мог выполнять больше работы, чем мы с Норманном вместе взятые. Если Норманн слишком долго бился над какой-то тяжелой работой, Жан обычно нетерпеливо бормотал: «Дай-ка я!» Через несколько секунд работа была сделана. Я был глубоко поражен его силой воли и так же стремился подражать ей, как и преданной любви Норманна.
Самой привлекательной особенностью моего нового жилища был небольшой подвал, в который вели узкие ступени в дальнем конце комнаты. Когда-то там помещался мотор, тянувший фуникулеры вверх по крутому склону горы. Эта комната казалась идеальной для медитации. Я вынес груды щебня, накопившиеся за десятки лет забвения, соорудил захлопывающуюся дверь, чтобы обеспечить относительную тишину, и вскоре посвящал все свободное время медитации в этой «Гималайской пещере», как я ее мысленно называл. В течение следующих месяцев я привел в порядок потолок, покрасил комнату в мягкий синий цвет и обрел в ней все, что только может пожелать начинающий йог на пути молчания, удаления от суетных ежедневных потребностей и божественного спокойствия.
В мой первый вечер в Маунт-Вашингтоне ко мне в комнату пришел Преподобный Бернард. «Мастер просил меня дать тебе наставления по искусству медитации», — сказал он. Он обучил меня древней йоговской технике концентрации и дал несколько общих советов.
— Когда ты не практикуешь эту технику концентрации, постарайся удерживать ум сосредоточенным в точке между бровями. Мы называем ее Центром Христа, потому что при достижении Сознания Христа это место становится центром осознания.
— Будет ли полезно, — спросил я его, — если я буду держать свой ум сосредоточенным в этой точке в течение всего дня?