Путешественник
Шрифт:
Так вот, у Иларии были прекрасный здоровый цвет лица и сверкающие темно-рыжие волосы, но это не редкость для венецианских женщин. Я могу сказать, что ее глаза были такими живыми, что казалось, они излучают свет вместо того, чтобы отражать его. Что у нее был такой подбородок, что хотелось прикоснуться к нему ладонью. У нее был нос, который обычно называют «веронским», поскольку чаще всего он встречается именно там, — тонкий, выступающий, но по форме похожий на гладкий нос лодки.
Ее рот я хочу отметить особо. Форма этого рта была утонченной, и он словно обещал быть мягким, когда другие губы прижмутся к нему. Более того, когда Илария и священник наконец встали, окончив свои молитвы и коленопреклонения, она снова присела рядом с ним и произнесла несколько слов нежным голосом. Я не разобрал их, но думаю, это было что-то вроде:
— Я присоединюсь к вам за часовней, святой отец, после вечерней службы.
Также я уловил, как она добавила:
— Чао.
Это венецианский способ говорить «schiavo» — «я твой раб», и я подумал, что красавица слишком уж фамильярно прощается со священником. Помню, в тот раз я еще заметил ее необычную манеру говорить: «Я п-присоединюсь к вам за ч-ч-часовней, святой отец, после вечерней службы. Ч-ч-чао». Каждый раз, когда женщина открывала рот, чтобы произнести звук «п» или «ч», она слегка заикалась и растягивала его. При этом казалось, что ее губы складывались в ожидании поцелуя. Это выглядело восхитительно.
Я напрочь позабыл, что собирался получить прощение и отпущение грехов за свои проступки, и последовал за незнакомкой из церкви. Вряд ли она знала о моем существовании, но покинула базилику Сан Марко путем, который, казалось, специально выбрала для того, чтобы избежать преследования. Двигаясь так быстро и ловко, как я бы не смог, даже если бы меня преследовали sbiri, женщина пробралась сквозь толпу в атриуме и исчезла. Изумившись, я обошел базилику снаружи, прошел через все аркады, окружавшие обширную пьяццу, затем, заинтригованный, несколько раз пересек площадь, минуя стаи голубей, осмотрел другую маленькую пьязетту, дошел от колокольни до двух столбов на берегу. В отчаянии я вернулся к главной церкви и принялся заглядывать в каждый уголок часовни и святилища. Совершенно опустошенный, я с трудом поднялся по ступеням к лоджии, где стояли золотые кони. В конце концов с разбитым сердцем я вернулся домой.
Проведя бессонную ночь, я снова отправился на следующее утро прочесать церковь и ее окрестности. Должно быть, я выглядел как заблудшая душа в поисках утешения. Прекрасная незнакомка представлялась мне ангелом, спустившимся с небес лишь однажды; я так и не нашел ее. Наконец я в мрачном настроении отправился к портовым ребятишкам. Мальчишки приветственно отсалютовали мне, а Дорис окинула взглядом, полным презрения. В ответ я издал горький вздох. Убалдо проявил заботу и спросил, о чем я горюю. Я рассказал ему, что отдал свое сердце прекрасной даме, а затем потерял ее. Все ребята принялись смеяться надо мной, кроме Дорис, которая выглядела пораженной.
— Я смотрю, теперь у тебя на уме только largazze, — сказал Убалдо. — Ты что, собираешься стать петухом при каждой курице на свете?
— Она взрослая женщина, а не девчонка вроде Малгариты, — возразил я. — И слишком возвышена, чтобы даже думать о таких вещах…
— Как pota! — хором воскликнули несколько мальчишек.
— В любом случае, — произнес я, растягивая слова, — что касается pota, то все женщины одинаковы.
Я говорил как человек, умудренный опытом, — к этому времени я уже видел обнаженными двух женщин.
— Я ничего не знаю об этом, — задумчиво произнес один из мальчишек. — Но однажды я слышал от одного много повидавшего моряка, как распознать женщину, наиболее желанную в постели.
— Расскажи нам! Расскажи! — раздался хор голосов.
— Когда она стоит прямо, сомкнув ноги, то в маленький треугольник между ее «артишоком» и внутренней стороной бедер должен проникать свет.
— У твоей дамы есть треугольник? — спросил меня кто-то.
— Я видел ее лишь однажды, да и то в церкви! Неужели ты думаешь, что в церкви она была раздетой?
— Хм, а у Малгариты есть треугольник?
На этот раз вместе со мной хором ответили несколько мальчишек:
— Я и не подумал посмотреть.
Малгарита в ответ хихикнула, а затем еще раз, когда ее брат сказал:
— Ты бы все равно не увидел. Ее зад слишком отвисает сзади, а груди спереди.
— Давайте посмотрим у Дорис! — закричал кто-то. — Эй, Дорис! А ну-ка встань прямо, соединив вместе ноги, и подними юбку!
— Попросите лучше настоящую женщину! — глумилась Малгарита. — Она ведь даже еще не знает, то ли ей нести яйца, то ли давать молоко.
Я ожидал, что со стороны Дорис последует немедленный отпор, однако она лишь всхлипнула и убежала.
Весь этот спор, как я теперь понимаю, был весьма удивительным, а может даже, и поучительным, но тогда мое отношение было несколько иным. Я сказал:
— Если я увижу свою даму снова, то покажу ее вам, ребята! Может, вам удастся проследить за ней лучше, чем мне, и тогда вы скажете мне, где она живет.
— Нет уж, grazie! [27] — резко ответил мне Убалдо. — Станешь приставать к знатным дамам, так мигом окажешься между столбами!
27
Спасибо (ит.).
Даниэль щелкнул пальцами:
— Это напомнило мне кое о чем. Я слышал, что сегодня в полдень у столбов состоится бичевание. Какой-то несчастный ублюдок рискнул и проиграл. Пошли посмотрим.
Мы так и сделали. Бичевание было публичным наказанием, а столбы, о которых я уже упоминал, находились на берегу пьязетты Сан-Марко. Одна из колонн посвящена моему тезке святому, а другая — прежнему покровителю Венеции, святому Теодоро, которого у меня на родине зовут Тодаро. Все публичные наказания и казни злодеев проводились здесь, «между Марко и Тодаро», как мы говорили.
Главным действующим лицом в тот день был человек, нам, мальчишкам, хорошо известный; мы не знали только его имени. Его везде называли Ил Зудио, что значит «иудей» или «ростовщик», а обычно и то и другое. Он проживал в убогой еврейской лачуге (burgheto), рядом с такими же, как он сам, но тесная лавка, в которой Ил Зудио обменивал и ссуживал деньги под проценты, располагалась на Мерчерии. Там мы с мальчишками совершали большинство наших краж и часто видели его склонившимся над столом для подсчетов. Его волосы и борода, похожие на курчавые красные лишайники, стали седыми, на его длинном одеянии виднелась круглая желтая заплата, которая свидетельствовала, что он иудей, а красная шляпа означала принадлежность к западным иудеям.