Путешественник
Шрифт:
Черный кашанский скорпион карабкался по садовой тропинке. Вспомнив, какое отвращение вдова испытывала к этим тварям, я наступил на него. Затем повернулся к племяннику и сказал:
— У вашей тети когда-то была служанка по имени Ситаре…
— О, насчет этой девушки тетя тоже сделала предсмертное распоряжение. Каждая старая женщина — в душе сваха. Она нашла для Ситаре мужа и заставила их пожениться, прежде чем умерла. Неб-эфенди был сапожником, он хороший мастер и добрый человек, хотя и мусульманин. Поскольку он приехал из Турции и также был здесь чужеземцем, местные жители не очень-то его жаловали. Но зато он не преследовал мальчиков, и я верю, что он оказался хорошим супругом Ситаре.
— А почему вы говорите в прошедшем времени?
— Они уехали отсюда вскоре после свадьбы. Ведь муж Ситаре был чужеземцем и, видимо, предпочел делать и чинить обувь для своего народа. Одним словом, Неб-эфенди взял свое шило, колодки, молодую жену и отбыл — в свою родную Каппадокию, надо думать. Надеюсь, они счастливы там. Это было очень давно.
Признаться, я был разочарован, что не смог увидеться с Ситаре, но лишь самую малость. Она, вероятно, стала теперь матроной моих лет, и если бы я увидел ее, то мог бы разочароваться еще сильней.
Итак, мы поторопились продолжить путь и наконец прибыли в Мараге. Регент Гайхаду все же принял нас — хоть без особой радости, но и без особого неудовольствия. Он был типичным монгольским воином, который, очевидно, уютней чувствует себя верхом на коне, кромсая мечом врагов на поле боя, чем на троне, куда вознесла его смерть брата.
— Я и правда не знал о том, что Аргун отправил посольство к великому хану, — сказал он нам. — Иначе, можете быть уверены, я бы препроводил вас сюда с великой помпой и церемониями, потому что очень чту великого Хубилая. Видите ли, я ведь постоянно находился вдали от дома, сражаясь в походах за великого хана, поэтому и не знал, что Аргун послал в Ханбалык за новой женой. Прямо сейчас я должен усмирить банду разбойников, которые орудуют в Курдистане, а затем займусь судьбой Кукачин. Хотя, честно говоря, просто ума не приложу, что мне делать с женщиной, которую вы привезли.
— Она очень красивая, господин Гайхаду, — сказал посланец Уладай. — И добрая.
— Да-да. Но у меня уже есть жены — монголки, персиянки, черкешенки, одна даже отвратительная армянка — в юртах, раскиданных от Ормуза до Азербайджана. — Он в смятении воздел руки. — Я могу, конечно, поспрашивать среди своей знати…
— Мы останемся здесь до тех пор, — сухим тоном произнес отец, — пока не увидим, что госпожа Кукачин заняла то место, которого она достойна.
Однако вскоре госпожа позаботилась о себе сама, так что нам не пришлось надолго задерживаться в Мараге. Мы с отцом и дядей Маттео однажды днем прогуливались в розовом саду, когда Кукачин подбежала к нам, улыбаясь впервые с тех пор, как мы прибыли в Ормуз. За собой она тянула какого-то мальчика, очень маленького, уродливого и прыщавого, но одетого в дорогой придворный наряд.
— Старшие братья Поло, — задыхаясь, произнесла Кукачин, — вам больше нет нужды беспокоиться за меня. К счастью, я встретила самого замечательного мужчину на свете, и мы собираемся вскоре объявить о нашей помолвке.
— Ну, это изумительная новость, — сказал отец заботливо. — Я все-таки надеюсь, моя дорогая, что твой избранник человек достаточно высокого происхождения, и…
— О, самого высокого! — счастливо ответила она. — Газан — сын того человека, за которого я собиралась здесь выйти замуж. Он станет ильханом через два года.
— Mef`e, ты не могла сделать лучшего выбора! Lasar la strada vechia per la nova [238] . Это его паж? He мог бы он привести своего господина, чтобы мы с ним познакомились?
— Но это он сам и есть. Познакомьтесь, перед вами наследный принц Газан.
Услышав это, отец на мгновение потерял дар речи, а потом все-таки произнес:
— Sain bina, ваше королевское высочество.
А я низко поклонился, чтобы принц не увидел выражения моего лица.
— Он двумя годами моложе меня, — продолжала щебетать Кукачин, не давая мальчику возможности сказать ни слова. — Но что такое два года, когда живешь в счастливом браке? Мы поженимся, как только Газан унаследует ильханат. Так что теперь вы, дорогие верные старшие братья, можете оставить меня со спокойной совестью, зная, что я нахожусь в хороших руках, и заняться своими собственными делами. Мне жаль расставаться с вами, но я не буду больше одинокой и беззащитной.
238
Оставить старую улицу ради новой (ит.).
Мы произнесли приличествующие случаю поздравления и добрые пожелания. Мальчишка при этом постоянно ухмылялся, как обезьяна, и бормотал благодарности, а Кукачин вся сияла, словно только что удостоилась невыразимо огромной награды, и наконец они оба удалились рука об руку.
— Ну что ж, — заметил отец, пожав плечами, — лучше голова кота, чем хвост льва.
Но Кукачин, должно быть, действительно рассмотрела в мальчике что-то такое, чего мы не смогли увидеть. Хотя со временем Газан ничуть не вырос и ни капельки не похорошел (он всегда очень сильно смахивал на гоблина и впоследствии фигурировал в монгольских хрониках под именем Газана Уродливого), однако он все-таки вошел в историю, а стало быть, что-то из себя представлял. Они с Кукачин поженились после того, как он заменил Гайхаду в качестве ильхана Персии, а затем Газан стал самым искусным ильханом и воином своего времени, выиграв множество войн и присоединив к ханству немало новых земель. К сожалению, его возлюбленная ильхатун Кукачин не дожила до того времени, когда смогла бы разделить с мужем его триумф и славу, потому что умерла при родах приблизительно через два года после замужества.
Глава 4
Итак, выполнив последнее поручение Хубилай-хана, мы с отцом и дядей поспешили дальше. Мы оставили в Мараге многочисленную свиту, с которой путешествовали все это время, однако Гайхаду щедро снабдил нас верховыми, вьючными и запасными лошадями, огромным количеством провианта, а также выделил эскорт из дюжины верховых его личной дворцовой стражи, чтобы мы безопасно пересекли все земли Турции. Однако, как оказалось, лучше бы мы путешествовали без монгольских воинов.
Выехав из столицы, мы обогнули берег похожего на море озера под названием Урмия, которое иначе называли «море Заката». Затем нам пришлось подняться вверх и перейти горы, которые были северо-западным рубежом Персии. Одна из горных вершин в этом хребте, сказал отец, была той самой библейской горой Арарат, однако она находилась в стороне от нашего маршрута, поэтому мне не представилось возможности взобраться на нее и отыскать какие-нибудь следы ковчега, который все еще там находился. Но я не расстраивался, поскольку совсем недавно взбирался на другую гору, чтобы взглянуть на след, который, возможно, принадлежал Адаму, а ведь по сравнению с ним Ной выглядел гораздо менее значительной исторической фигурой. Миновав горный хребет, мы спустились на земли Турции у другого, похожего на море озера, которое называлось Ван, но все именовали его морем, лежащим по ту сторону заката.
Надо вам сказать, что границы всех находящихся поблизости стран и земель все время менялись, и так продолжалось уже много лет. То, что когда-то было частью христианской Византийской империи, стало теперь Империей сельджуков, находившейся под властью турок-мусульман. В то же время все эти восточные части государства были также известны и под старыми названиями, которые им некогда дали народы, заселявшие эти земли еще до начала времен; они наверняка не могли и помыслить, что когда-нибудь не будут их полновластными хозяевами, и уж точно никогда бы не признали никого из современных выскочек-правителей и современные линии границ. Таким образом, страну, куда мы спустились с гор из Персии, можно было называть по-разному: Турцией — по названию народа, который правил ею; Империей сельджуков, как называли ее сами турки; Каппадокией — таким было ее название на старинных картах; или Курдистаном — ибо народ, населявший ее, назывался курдами.