Путешествие длиною в жизнь
Шрифт:
Приходилось использовать любую возможность хоть как-то уединиться. И одной из таких возможностей было окончание дежурства. На станции был четкий порядок - раз в две недели каждый из нас дежурил: убирал со стола, мыл посуду, подметал пол, наводил порядок в туалете... Отдежурив, человек шел в баню, мылся, стирал там свое белье. Нам троим в этом плане было проще: у нас с собой были комплекты бактерицидного белья, которые мы должны были вернуть в Москве для исследований. Поначалу мы хотели раздать белье всем сразу, но потом решили, что оставим его себе: какая разница, кто его носит. В общем, использовали свое "служебное положение".
После дежурства и бани я уединялся на кухне и устраивал себе маленький праздник. Еще в самом начале зимовки начальник станции выдал каждому из нас по нескольку ящиков томатного сока, закупленного в Австралии. Кто-то выпил свою долю в первые же недели, а я растянул это удовольствие надолго. Поэтому, отдежурив, я садился на кухне, брал луковицу, делал из мороженого мяса строганину, солил, наливал стакан соку и позволял себе расслабиться в тишине и одиночестве...
В свое время, в детстве, я читал Джека Лондона, но, только приехав на "Восток", смог воочию убедиться в том, что такое белое безмолвие. Я снова перечитал все, что из его книг оказалось в нашей библиотечке, и решил проверить то, о чем он писал. Джек Лондон утверждал, что в сильный мороз плевок замерзает на лету и падает на землю со звоном. Антарктические морозы не чета североамериканским, и я был уверен, что такой "эксперимент" получится и у меня. Но, к моему разочарованию, никакого звона я не услышал ни при минус 60 градусах, ни при минус 70...
Тогда я решил усовершенствовать свои "изыскания", довести их до самой откровенной "натуральности". И предложил Саше Завадовскому: "Саня, давай проверим! Я сейчас заберусь на крышу, пописаю оттуда, а ты стой внизу и смотри, как будут падать ледяные капельки". Мороз в это время был под восемьдесят... Саша воодушевился: "Это интересно, полезай!" Я взобрался на крышу нашего "дома", приготовился: "Саня! Смотри!" - "Давай! Давай!"
Конечно, я попал на него - и не льдинками, а самыми натуральными каплями. Все замерзло, но не на лету, а на Саниной куртке. "Тра-та-та-та!!!" - возмущался мой "ассистент". Действительно, картина была достойна кисти великого художника... Пришли к себе огорченные и озадаченные неудачей "эксперимента". Сели и стали думать. Потом позвали физика Славу Громова, рассказали про вычитанное у Джека Лондона, про свои "исследования". Вдруг слышим в ответ: "Ну и дураки вы оба! Надо было со мной сначала посоветоваться. Ведь у нас воздух разрежен, соответствует четырем тысячам метров по концентрации кислорода, поэтому его молекул в полтора раза меньше, теплоотдача идет медленнее... Эх вы! Экспериментаторы..."
Постепенно спектральный слой на горизонте стал увеличиваться, небо из фиолетового превращалось в голубоватое. Потом понемногу начал показываться краешек солнца, наконец оно появилось. Сначала солнце всходило и заходило, а потом стало просто "кататься" по небу. Все понимали, что дело идет к окончанию зимовки. Настроение у нас поднималось, хотя общая психологическая усталость сказывалась: всё уже смертельно надоело. Говорить было почти не о чем - и так обо всем переговорили, развлечения, те, что были, надоели до чертиков. Конечно, мы с особой жадностью ждали новостей с "большой земли". Ждали и первых гостей.
В конце зимовки должны были появиться с инспекцией американцы, в чьем павильоне всю зиму работали наши физики. Мы начали готовить взлетно-посадочную полосу для самолета. Американцы в Антарктиде использовали специально оборудованный для здешних условий тяжелый "Геркулес". Он был больше наших "илов", имел локаторы, да и потолок его был до 10000 метров.
Кроме "аэродрома" мы готовили для встречи с гостями различные сувениры, в том числе и собственного изготовления. Что можно было сделать в тех условиях? Конечно, в основном ножи из напильников, которых на станции у наших запасливых механиков было много. Я еще в детстве научился в кружке слесарить, работать на токарном станке, поэтому тоже подключился к изготовлению ножей. Ручки для отполированных до блеска лезвий мы делали из эбонита. В общем, творили с полной отдачей. Эти сувениры предназначались для традиционного во время визита американцев "чейнджа": они, а также меховые шапки, рукавицы, русская икра, которая имелась в запасе у нашего начальника, шли в обмен на зажигалки, еще на что-то. Но наиболее ходовым товаром был журнал "Плейбой", негласно запрещенный для распространения у нас в стране. Вот именно этот "запретный плод" и был наиболее интересен для отвыкших от женщин здоровых мужиков, с удовольствием рассматривавших на его страницах оголенных красоток.
Потом уже я прочитал в журнале заметку корреспондента, побывавшего с американцами у нас на станции, что если бы он привез на "Восток" побольше пачек "Плейбоя", то в обмен мог бы вывезти со станции все, что хотел. По крайней мере, ему так показалось, когда он увидел, какой оживленный "чейндж" шел во время их визита.
Встречать огромный "Геркулес" на лыжах, естественно, вышли все зимовщики, кроме повара: Ардальонычу предстояло приготовить такой обед, чтобы накормить целую ораву, - вместе с нами было человек тридцать. И он не ударил в грязь лицом: наш стол в кают-компании поразил гостей. Особенно налегали они на черную икру и спирт, которые мы выставили для такого случая. Обед длился часа два, и все это время двигатели "Геркулеса" работали, а летчики приходили обедать по очереди, потому что один из них обязательно должен был сидеть в кабине.
За столом было очень весело, и не только из-за разнообразного меню. Американцы зимовали целый год у себя на станции "Амундсен-Скотт" на Южном полюсе, и им, как и нам, порядком надоела изолированность от большого мира, они хотели общества новых людей. У американцев обеспечение антарктических станций идет за счет военных - и продовольствие, и специальная одежда, и обслуживающий персонал... Начальник над всеми станциями у них тоже военный человек. В тот год это был, кажется, адмирал Эбот, зимовавший на станции "Мак-Мердо". Это высокое начальство, кстати, весьма небольшого роста, и прилетело к нам с визитом.
За столом адмирал оказался рядом с нашим богатырем-механиком Федей Львовым, к которому сразу расположился, - видимо, по контрасту их комплекций. Федя, как гостеприимный хозяин, постоянно что-то подкладывал в тарелку адмирала, но главное - следил, чтобы рюмка гостя не оставалась пустой. Он так опекал изящного соседа, что тот ел чуть ли не из рук "русского медведя".
Но самая трогательная сцена была во время расставания. Гости так хорошо пообедали, что, когда мы вели их к самолету, некоторых приходилось поддерживать А Федя и вовсе взял своего подопечного адмирала на руки, как ребенка, и понес к самолету. Зрелище было незабываемое русско-американская дружба в концентрированном виде. И вот идут эти два друга "не разлей вода", точнее, идет-то один огромный русский механик, несет адмирала, а у того из карманов то и дело падают баночки с черной икрой, которой его одарили гостеприимные хозяева. Баночки подбирают, снова засовывают в карманы адмирала, а они падают и падают снова...
Американцы улетели, а нас все больше стало охватывать нетерпение скорей бы! когда же? Когда же к Мирному подойдет "Обь" со сменой полярников? Когда же на "Восток" начнут летать наши самолеты?
Наконец из Мирного сообщили, что "Обь" со сменой подошла, и мы стали собираться: паковать в ящики аппаратуру, складывать в мешки личные вещи. Начальник станции Борис Беляев составлял расписание - кто и когда будет улетать. Снимать нас с купола должны были два самолета в несколько рейсов. С первым самолетом обычно прилетает новый начальник "Востока". И этим же первым рейсом на двух самолетах должны были улететь все наши вещи, потому что если вывезти сначала всех людей, то нашим багажом некому потом заниматься: у вновь прибывших зимовщиков будет полно своих проблем и им некогда возиться с чужими ящиками и мешками.
А груз у нас собрался довольно солидный. И среди приборов, одежды и других вещей оказались совсем необычные для той ситуации предметы. Хотя предметом то, что мы хотели взять с собой в Мирный, назвать нельзя. Антарктической весной, когда наступал полярный день и круглые сутки было светло, мы стали приводить в порядок территорию станции, очищать от накопившегося снега некоторые участки возле наших балков. И наткнулись на всеми забытый продовольственный склад, оставшийся от одной из предыдущих экспедиций. Открыли его - и что же там увидели? Огромных, двухметровых осетров! Притащили одного на станцию, а потом стали думать: что с ними делать? Их там такое количество! Не пропадать же такому деликатесу! Но как их использовать? И можно ли? Подняли старые документы, по которым выяснили, что осетры были завезены на "Восток" чуть ли не шесть лет тому назад.