Путешествие Ханумана на Лолланд
Шрифт:
– Меня укусила змея…
– Его укусила змея! – закричал Иван в панике.
Михаил схватил палку и стал бить вокруг да около моих ног:
– Эх! Ух! Ах!
Я стал прыгать и кричать:
– Дурак! Что делаешь! Дурень, бля!
А он продолжал лупить меня палкой по ногам. Потом вокруг себя палкой стал бить и гопака танцевать с такой бледностью, с таким испугом в лице, что не передать! Я завопил:
– Что вы, идиоты, делаете! Надо отсасывать!
Они встали вкопанными, уставились на меня и затрясли головами:
– Нет-нет,
И я понесся с воплями:
– Ведите меня, ведите, бля, меня к Хануману! Где тут в этом лесу дорога? Бросай свои растения! Ведите! Завели, черти!
Один направо потянул, другой налево; круглые идиоты! Я бегом наудачу быстрее их прибежал и заголосил:
– Ханни-змея-соси!
Ханни посмотрел на меня, как на умалишенного, спросил:
– Что соси?
– Вот, нога! Змея! Сосать надо!
Хануман махнул рукой и сказал, что я вру.
– Ханни! Идиоты видели, сейчас подтянутся!
Тут вдруг рядом возник Непалино, который, внезапно осмелев, сказал насмешливо:
– Если его бы укусила настоящая ядовитая змея, он бы уже сдох. Но нет такой змеи во всей Дании! Все змеи, вместе взятые, должны укусить, чтоб этот сдох!
И он захихикал, приоткрыв уголок рта. Непалино почему-то считал, что я просто образец выживания. Он брякнул свои фразы, повернулся и собрался куда-то шлепать на кухню, глянуть, не угостит ли его кто чем-нибудь. Я на него заорал:
– Сука! Эй! Я сказал, эй! Ты! Ублюдок, бля! Иди сюда! Сосать любишь – так пососи палец на ноге!!!
А Непалино обернулся в полоборота и так сказал лениво:
– Змеи в Дании так же ядовиты, как комары. Не будь идиотом. Не паникуй. Помой рану. Налепи пластырь. Поболит и пройдет. Дания поди не Непал…
И пошлепал дальше, позвякивая ключами в штанах.
– Да ну вас всех на хуй, ублюдки!!! – заорал я на них и посмотрел на ногу; она начала пухнуть на глазах. Хануман присел, спросил:
– Какого узора на спине змея была?
Михаил, тяжело дыша, сказал:
– Медянка была!
Хануман, конечно, понять не мог.
– Если б медянка была, – сказал тоже по-русски Иван, – давно бы того…
– Молодая медянка, молодая, – настаивал Михаил.
– Да не медянка, не гадюка вообще, а уж…
– Какой уж! – закричал я. – Я что, не почуял, как яд в ногу влился?! Какой уж кусать будет?
Хануман поднялся с корточек; таким серьезным я его еще не видел.
– Да, – сказал он, – это серьезно, надо к врачу…
– Нет, – отрезал я, – не к врачу!
– Иван, – сказал Михаил, – лети к врачу, скажи, что тебя змея укусила, пусть даст чего!
– A как я докажу… у меня же нет раны на ноге…
– Давай я ножичком ковырну пару раз!
– Иди ты знаешь куда!
– Хватит пиздеть! Надо ехать! – запаниковал я.
– Куда?
– Не знаю! Нога же пухнет! На глазах пухнет нога! Давай, двигай к машине, едем в город!
Хануман достал свой мобильный телефон, набрал, чего
– Это последняя надежда, – сказал он, – уже не знаю, кому еще могу позвонить, все посылают… Змея укусила! Антибиотики? Какой, пенициллин? Откуда я возьму? Да пухнет нога, каждую секунду вздувается… Ехать к тебе? Сейчас едем! Давай живей в машину!
– Какую?
– Твою, дурак, заводи, быстро в Ольборг едем, живо!
– Бензина нет…
– А голова у тебя есть? Живей!
Мы сели в машину, быстро заправились у грузина; тот не взял денег, так как вошел в положение, когда ему предъявили мою ногу, которая вспухла так, что не хотелось видеть… Меня уже лихорадило; не то нервы, не то температура… Яд! Яд! Яд!
Машина еле тащилась; я думал, что это был мой катафалк; до Ольборга ехать было полтора часа, а мы ехали все три! Бесконечность! Как я думал, смерть была во мне и все вокруг ей было радо поспособствовать…
Въехали, наконец, в город. Михаил, который страдал топографическим идиотизмом в еще большей степени, нежели я и Хануман вместе взятые, не мог найти улицу, которая называлась Годхобсгэдэ. О, какое название! Когда же мы останавливались и спрашивали у прохожих дорогу, никто не мог понять, какая улица нам нужна, потому что никто из нас не мог правильно произнести это бесконечное слово, и потому надежда, которая таилась в этом слове, отворачивалась и ускользала от меня. Я практически уже просто бредил. Я думал, что уже на три четверти состою из яда! Что во мне уже было литра два-три яду! Что я вот-вот начну гнить изнутри или зримо разлагаться!!!
Когда мы оказались на месте, я уже не мог наступить на ногу, которая стала втрое больше, чем была! Какая ужасная боль! Меня подняли, нога потянула вниз, она была такая тяжелая, что, кажется, была готова запросто отвалиться. Впрочем, как и другая нога, и рука, а голова, голова могла покатиться, и ее подобрал бы какой-нибудь бродяга, как кочан капусты! Меня пронесли мимо машин, двух столбов и человека, который стоял между столбами, с телефоном у уха и открытым ртом, он смотрел мне вслед немигающим взглядом. Я подумал, что сейчас он донесет кому надо о моей смерти, и людям с телефонами дадут отбой или новое задание: следить за кем-то другим.
Внесли в квартиру Хью. Тот сидел за столом с неким Полом – меня никто не стал с ним знакомить… Оба стали изучать мою ногу. Пол сказал:
– Во-во, точно как у меня, как эбойла, помнишь? Я чуть не умер тогда, капилляры стало рвать, кровь пошла по ноге под кожей, нога распухла, опухоль поднималась выше по ноге прямо к органам, моментально распухло бедро, если б не сыворотка, я бы сейчас с вами тут не сидел…
Хью дал мне пенициллин, три штуки, поставил ногу в таз с каким-то порошком; игнорируя нас, стал совещаться с Полом: