Путешествие Ибн Фаттумы
Шрифт:
Я столкнулся с необычными традициями, которые у нас посчитали бы противоречащими исламу. Меня встретили жена имама, его дочь и два сына. Обедать мы сели за один стол, и нам даже подали бокалы с вином. Это был другой мир и другой ислам. Меня смущало присутствие его жены и дочери. Став взрослым, я не садился обедать с женщиной, и даже моя мать не была исключением. Я оказался в неудобном положении, мне было попросту неловко. К бокалу с вином я не притронулся. Шейх сказал с улыбкой:
— Оставьте его, пусть делает, как знает.
— Я вижу, вы разделяете мнение Абу Ханифы, — сказал я.
— Для нас в этом нет
Его жена занималась хозяйством, а дочь Самия работала детским врачом в большой больнице. Оба его сына готовились стать учителями. Несдержанность, с которой дочь и мать вмешивались в разговор, поразили меня больше, чем непристойность Машрика. Разговаривали они раскрепощенно, смело и открыто, наравне с мужчинами. Самия расспрашивала меня о том, как живут в стране ислама и какую роль у нас играют женщины. Когда я описал ей все как есть, она не удержалась от критики и привела в пример роль женщины при жизни Пророка.
— В ваших руках ислам зачахнет, — сказала она. — А вы будете молча на это смотреть.
Ее юная красота произвела на меня сильное впечатление, тем более что я давно уже был лишен общения с женщиной и начинал стареть. Имам рассказал им кое-что из моей жизни — о моем путешествии и о том, какие цели стоят передо мной, закончив словами:
— Он не сдается ни при каких обстоятельствах.
— Вы достойны восхищения, — обратилась ко мне Самия.
Я был растроган до глубины души. После полудня мы совершили общую молитву во главе с имамом, что заставило меня еще больше задуматься. Я ушел, но они остались у меня в сердце. По дороге я затосковал по оседлой жизни, теплу и любви. Где искать Арусу? Где искать страну Габаль? Молодость прошла в подземелье. Когда же я остановлюсь, создам семью и обзаведусь потомством? До каких пор буду метаться в разные стороны?
На следующий день я нанял паланкин, в котором объехал главные достопримечательности столицы, центры образования, крепости, крупнейшие производства, музеи и старинные кварталы. Проводник рассказал, что люди различных вероисповеданий разыгрывают жития святых в мечетях, церквях и храмах. Я изъявил желание увидеть житие нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует). Меня отвезли в самую большую соборную мечеть города. Я сел среди зрителей, и во дворике мечети начало разворачиваться представление о жизни Пророка. Я увидел Мухаммеда, его сподвижников и неуверовавших, изображение которых само по себе посчитал дерзостью на грани безбожия. Но я должен был посмотреть все, о чем стоило бы написать. Сильное впечатление на меня произвел человек, который очень правдоподобно исполнял роль Пророка. Это зрелище растрогало меня больше, чем все, увиденное мною ранее. Про себя я подумал:
— Что действительно меня удивляет, так это чистота и искренность веры этого народа.
Чтобы укрепить нашу дружбу, я пригласил имама с семьей на обед в гостиницу. Шейх сказал:
— Устрою тебе встречу с мудрецом, который занимает высокое положение. Его зовут Мархам Халябский.
Я поблагодарил его за участие, и мы приятно провели вместе время, так что сердце мое билось от радости и веселья. На следующее утро я вышел из комнаты, чтобы отправиться к мудрецу, однако увидел, что у входа в гостиницу собралось большое число постояльцев, участвующих в оживленной дискуссии.
— Стало известно, что один из полководцев Хиры восстал против короля, но потерпел поражение и сбежал в Халяб.
— Хочешь сказать, сейчас он в Халябе?
— Говорят, он остановился в одном из оазисов.
— Король Хиры требует его ареста и выдачи, вот что важно.
— Однако это противоречит статьям Закона.
— Поэтому его требование отвергли.
— Кончится ли на этом?
— Ходят слухи о войне.
— А что если страна Аман, воспользовавшись ситуацией, нападет на Халяб?!
— Тогда пиши пропало…
Меня, гонимого войнами из одной страны в другую, охватил страх. Я собрался было идти к мудрецу, но ужаснулся, увидев, что площадь заполнена многочисленными демонстрациями, как будто все они сговорились выйти одновременно. Я вынужден был остаться у входа в гостиницу, с удивлением присматриваясь и прислушиваясь. Одни требовали выдачи сбежавшего полководца. Другие угрожали любому, кто его выдаст. Третьи выступали за объявление войны Хире. Четвертые призывали сохранить мир любой ценой. Я растерянно пытался понять, как может справиться правитель со всеми этими противоречиями? Дождавшись, пока площадь опустеет, я со всех ног бросился к дому мудреца Мархама, но все равно добрался туда на целый час позже назначенного времени. Он принял меня в роскошной комнате, обставленной диванами и креслами, а на полу были разбросаны подушки. Мудрец оказался высоким и стройным человеком лет шестидесяти, седовласым и с седой бородой, в легкой голубой накидке. Мои извинения были приняты, он поздоровался, а затем спросил:
— Вы предпочитаете сидеть на креслах или подушках?
— На подушках удобнее, — улыбнулся я.
Он рассмеялся:
— Вот такие вы, арабы. Уж я вас знаю, я был в вашей стране, изучил ваши привычки.
Я смущенно сказал:
— В своей стране я не ученый и не философ, просто люблю знание, ради него и отправился в это путешествие.
Он тихо, ободряюще сказал:
— Одно это уже похвально. Какова цель вашего путешествия?
После глубоких раздумий я ответил:
— Побывать в стране Габаль.
— Я не знаю никого, кто бы там побывал или написал о ней.
— Разве вам никогда не приходила мысль однажды поехать туда?
— Кто верит в свой разум, может обойтись без всего, — улыбнулся он.
Я добавил:
— Страна Габаль — не конечная моя цель. Я мечтаю вернуться и принести пользу своей стране.
— Желаю вам удачи.
Я сказал, извиняясь:
— На самом деле я пришел сюда слушать, а не говорить.
— Есть вопрос, который не дает вам покоя?
Я сказал, волнуясь:
— Жизнь каждого народа, как правило, открывается посредством одной основной идеи.
Он сел ровно и произнес:
— Поэтому ищущие знания, подобные вам, и спрашивают нас: как устроена ваша жизнь?
— Устройство вашей жизни не может не вызывать такого вопроса.
— Ответ прост: мы сделали ее сами.
Я слушал его молча и сосредоточенно. Он продолжал:
— Здесь нет заслуги Всевышнего. Наш первый мыслитель верил, что цель жизни — свобода. Именно он первым призвал к свободе, и этот призыв передавался из поколения в поколение.