Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку в 1807—1809 гг. Том 1
Шрифт:
3. Когда я называю широту обсервованной, я разумею найденную по полуденной высоте солнца, а во всех других случаях показан род наблюдения, по коему она сыскана.
4. Долготу по хронометрам всегда должно разуметь среднюю из показуемых всеми нашими хронометрами.
5. Высота термометра во всех случаях означена та, которую он показывал, будучи поставлен в тени, а когда был на солнце, то так и сказано, и всегда по фаренгейтову делению10.
6. Названия приморских мест вне Европы всегда употреблял я те, которыми их англичане называют, потому что счисление нашего пути мы вели по английским картам и употребляли английские навигационные и астрономические таблицы во всех наших вычислениях.
7. Так как все наши инструменты, кроме двух секстантов, заказаны были в Лондоне и мы получили их по прибытии в Англию, а потому в переходе из России до Англии, кроме меридиональных высот солнца, луны и звезд, мы никаких других астрономических наблюдений не могли делать; для той же причины и метеорологических замечаний не делали.
8. Долготы я считаю от Гринвича, потому что все наши таблицы, карты и астрономический календарь, будучи английские, сочинены на меридиан Гринвичской обсерватории.
Выше я сказал, что мы пошли с Кронштадтского рейда под вечер 25-го числа июля. Ветр тогда был от NO и только что начался пред снятием с якоря; потом задул он при нашедшей дождевой туче с порывами. По мнению моему, сие не было признаком продолжительного благополучного ветра; я заметил несколько
Двадцать шестого числа мы лавировали во весь день; ветр, перешедший в SW четверть, помог нам сделать небольшой успех, так что к вечеру мы были у Сескара, но в ночь на 27-го число весьма крепкий ветр принудил нас нести мало парусов, и мы проиграли все то расстояние, на которое днем подались вперед. Ветр с западной стороны дул до двух часов после полудни, только гораздо тише, нежели ночью; потом стих совсем, и в 8 часов, сделавшись от NNO, позволил нам идти настоящим курсом. Такой неудачный выход не весьма мне был приятен: крепкий противный ветр продержал нас, так сказать, в самых воротах двое суток, хотя он при самом начале путешествия и скучен нам был, однако ж не без пользы. В продолжение оного иногда находили жестокие порывы, а особливо в ночи с 26-го на 27-го число, которые дали мне случай увериться в доброте нашего такелажа и парусов, ибо во все сие время мы не имели ни малейшего повреждения. Притом я опытом узнал, что шлюп «Диана» не так опасен по своей валкости, как мы думали. Правда, что он, будучи уже совсем нагружен, чувствовал переход 10 или 15 человек с одной стороны на другую, и удивительно, как много наклонялся при подъеме баркаса11; но под парусами он кренился много и вдруг, только до известной черты. Я заметил, что при сильных порывах, в одно мгновение приведя нижнюю линию портов к воде, он останавливался и тогда, хотя и кренился больше с усилием ветра, но понемногу и так, что всегда можно было успеть при шквале убавить парусов. Сей случай мне также показал, что матросы наши весьма проворны и исправны в своем ремесле. Благополучный свежий из NO четверти ветр продолжался, с которым поутру 28-го числа прошли мы остров Гогланд [27] ; в 5 часов после полудни миновали Кокшхар, а в полночь Пакерортский маяк. Ветр свежий NO, NNO и N не переставал дуть. Мы, пользуясь оным, имели всевозможные паруса; в 8 часов утра прошли остров Оденсгольм, а в 4 часа после полудни мыс Дагерорт. Ветр нам благоприятствовал во все сии сутки так, что, невзирая на дурной ход шлюпа, поутру 30-го числа мы увидели остров Фаре, в 7 часов он был от нас на W, в 15 милях глазомерного расстояния [28] ; в полдень обсервованная широта наша была 57°35', с полудни ветр сделался О и дул крепко при совершенно ясном небе; до сего же времени мы имели всегда облачную погоду, а нередко пасмурность и дождь. К вечеру ветр утих совсем, а в ночь на 31-е число, будучи от мыса Гоборга к S милях в 15 или 20, мы имели ужасную молнию и гром: тучи поднимались со всех сторон, дождь был проливной, и молния сверкала почти беспрерывно, удары ее в воду мы видели очень ясно, и некоторые были весьма близко от нас. Я редко видал такую грозу, даже в самом Средиземном море, где они довольно часто случаются; продолжалась она во всю ночь [29] и прошла с рассветом. Тогда ветр сделался нам противный от W, дул тихо, а иногда умеренно, и погода была хороша. Ветр сей постепенно отходил к SW, и опять приходил на прежний румб, и раз совсем утихал; с таковыми переменами дул он до 7 часов после полудни 2-го числа августа. Мы во все сие время лавировали с весьма малым успехом, но вечером сего числа благополучный нам ветр задул от SO и позволил держать прямым курсом.
27
Лавенсарские вехи мы проходили ночью и так близко, что при ночной темноте видели берег Лавенсара; курс наш, впрочем, далеко вел нас от них.
28
Здесь ясно видно, что курс привел нас выше, нежели надобно было; причина сему та, что я нарочно взял оный прямо на остров Фаре, в намерении удостовериться, действительно ли есть такое течение из Ботнического залива от многих впадающих в него рек, которое, как то в некоторых лоциях упоминается, чувствительное действие имеет на суда, сим путем плывущие. Курс я определил по самой новейшей шведской карте. И сей случай мне показал, что если есть течение, то оно должно быть весьма слабо – и только может приметно действовать на суда, которые за противными ветрами принуждены будут долго быть противу устья помянутого залива; впрочем, при попутном ветре, с хорошим ходом, всегда можно прийти прямо к тому пункту, на который курс взят, и течение никакой перемены не произведет.
29
У нас были громовые отводы, но я их никогда не приказывал поднимать по следующей причине: они обыкновенно поднимаются сигнальными фалами под самые кноты вплоть, и потом по наружную сторону брасов опускаются в воду таким образом, что с судном не иначе соединяются, как посредством веревки, а до дерева не прикасаются. Но как, будучи под парусами, часто бывает нужно почти беспрестанно или тянуть, или отдавать брасы, и нередко при шквалах или внезапной перемене ветра (которые обыкновенно случаются во время грома), надобно вдруг ворочать реи: тогда невозможно взять нужной осторожности, чтобы отвод где-нибудь не прикоснулся к дереву, а особливо в темную ночь. В таком случае, вместо того чтобы отвлечь, привлечешь удар. Сверх того, сильный ветр может отводную цепь как-нибудь соединить с реем или с корпусом судна, чего ночью и приметить нельзя. Я знаю примеры в английском флоте, что молния ударяла в корабли, когда громовые отводы были подняты, и был случай, что громом убило двух человек, когда они поднимали цепь к кноту. Впрочем, я не говорю, чтобы они были вовсе бесполезны, например: стоя на якоре, когда реи и брасы нет нужды трогать, громовые отводы можно поднимать без всякой опасности, или идучи с свежим боковым ветром: тогда они, будучи опущены с подветренной стороны, ветр их отдалять от корабля станет.
Сие сближение я приписываю действию течения, произведенного водою, нагнанной в шхеры западным и юго-западным ветрами, которое при назначении курса я упустил принять в рассуждение.
В 2 часа ночи 4-го числа мы прошли Борнгольмский маяк12; ветр тихий OSO при ясной погоде продолжал нам благоприятствовать. После полудни увидели мы остров Мен13, к вечеру Фалстербоуский маяк, а на другой день (5-го числа) при рассвете были у мыса Стефенса14. В Кеге-бухте тогда открылись нам на якорях английский линейный корабль и множество мелких, по-видимому, купеческих судов. Ветр был очень тихий из SW четверти и часто совсем затихал; погода совершенно ясная. В 10-м часу поутру подняли мы сигнал для призыву лоцмана с пушечным выстрелом. Между тем с помянутого
Вот какие новости нам сообщил сей офицер21; впрочем, о назначении экспедиции ни слова не сказал.
Ветр хотя был тих, однако ж позволил нам на всех парусах приближаться к деревне Драге22, но лоцмана не выезжали, несмотря на пушечные от нас выстрелы. Во втором часу после полудни мы были очень близко Драги, но баканов23, которые обыкновенно на мелях сего прохода ставятся, не видали, и я уже был намерен лечь в дрейф и послать шлюпку на берег, как приехал к нам штурман с английского купеческого брига «Пасифика». Он привез новую карту и лоцию Зунда и сказал нам, что баканы все сняты по велению датского правительства. С помощью сей карты мы стали продолжать наш путь. Подойдя ближе к деревне Драге, будучи уже между мелями, я приметил, что стоявшие там два столба с фонарями для приметы лоцманам начали снимать. Из сего я увидел, что такое нечаянное посещение англичан датчанам не нравилось и что баканы для них сняты, а так как английская эскадра крейсирует в Балтийском море, то, может быть, лоцмана, по сходству наших гюйсов, которыми как англичане, так и мы требуем лоцманов, приняли наш шлюп за английское военное судно. И потому я велел спустить гюйс, а поднять флаг Первого адмирала с выстрелом из пушки и в то же время послал шлюпку на берег за лоцманом. Это случилось в исходе 4-го часа после полудни; ветру тогда совсем не было. Догадка моя оказалась справедлива; лоцмана выехали навстречу нашей шлюпке, и один из них на ней приехал. Они прежде не верили нашему флагу и принимали нас за англичан, и как им строго запрещено было водить английские суда, то они и не смели выехать. Он нам сказал, что жители все вооружены и ожидают со стороны англичан нападения. Имея лоцмана, мне не было нужды более в карте и лоции, которые я штурману, хозяину их, возвратил, сделав ему за доброе желание и оказанную нам помощь пристойный подарок.
Ветра почти совсем не было, а течение шло против нас, и для того мы в 6-м часу вечера стали на якорь. Английский флот, стоявший по ту сторону острова Вены24, нам был виден. Вечером, часу в 8-м, мы увидели в нем горящее судно и в продолжение нескольких часов приметили, что его течением несет к S и к нам приближает. Наш лоцман, будучи необыкновенным образом ожесточен против англичан, бранил и называл их всеми бранными словами, какие только могли ему на ум прийти, и старался нас уверить, что это брандер25, с намерением зажженный и пущенный англичанами, чтобы причинить какой-нибудь им вред. Он клялся и верил от чистого сердца, что это брандер непременно. Я, с моей стороны, смеялся его простоте, но не мог его разуверить! Судно в огне, пущенное на волю по ветру и по течению в самой середине Зунда, где нет никаких датских судов, не может быть брандер, а более ничего как случайно загоревшийся транспорт, на котором потушить пожара не могли, то, снявши людей, пустили по течению. Я не знаю, датчане на берегу одного ли мнения с лоцманом были или нет, только ночью мы слышали у них тревогу, барабанный бой и шум, а изредка пушечные выстрелы с ядрами. Судно сие во всю ночь горело и несло его течением к S. В 4 часа утра оно нас миновало, в расстоянии не более полуверсты; тогда оно было в огне почти до самой воды, палубы сгорели и в трюме было пламя.
Если бы на нем был порох, то давно бы прежде его взорвало. Следовательно, с сей стороны мы были безопасны от соседства горящего судна. Впрочем, если бы ветр вдруг переменился, мы в минуту могли быть под парусами. Как офицеры, так и вся команда были во всю ночь наверху. Во весь сей день (6-го числа) было безветрие; иногда начинал задувать ветр, но тотчас утихал. Мы два раза снимались с якоря и два раза становились на якорь; противное течение препятствовало нам иметь больший успех при такой тишине. Поутру мы слышали жестокую пушечную пальбу в Копенгагене, но не знали причины оной, а вечером, будучи гораздо ближе к рейду, английский флот хорошо видели. Он стоял между средней банкой и мысом Шудс-Гове; транспортные суда подле его стояли ближе к берегу. В 6-м и 7-м часу со всех копенгагенских морских батарей палили с ядрами рикошетными выстрелами по направлению к английским кораблям, но ядрам невозможно было доставать на такое расстояние, и потому мы заключили, что шлюпки, посланные промеривать рейд, были целью такой ужасной пальбы, которая нам представляла бесподобную картину. Несколько сот орудий большого калибра с батарей Трехкоронной и Провистейна рикошетными выстрелами подымали воду до невероятной высоты. Тысячи фонтанов вдруг глазам представлялись, а ужасный гром артиллерии вид сей делал гораздо величественнее.
В 4 часа утра 7-го числа снялись мы с якоря при весьма тихом ветре от SSW и пошли к Копенгагенскому рейду. Хотя мне не было известно нынешнее политическое положение дел между Англией и Данией и дойдут ли сии две державы до открытой войны или кончат свои споры миролюбиво, но все, что я видел по приходе в Зунд, достаточно могло меня уверить, что дела между ними идут нехорошо, и казалось, что они начали уже неприятельские действия. В таком случае идти на Копенгагенский рейд могло быть опасно для нас, и легко статься могло также и то, что Россия приняла какое-нибудь участие в сей политической ссоре. Но это были такие предметы, о которых судить не мое дело, а я почитал своей обязанностью исполнять данные мне предписания, принимая их в литеральном смысле. И потому я почел за нужное известить о прибытии моем нашего министра, при датском дворе пребывающего26. В письме к нему я упомянул о предмете экспедиции, о надобностях, для которых мне нужно зайти в Копенгаген, и напоследок просил его меня уведомить: могу ли я безопасно простоять на рейде дни три и пристойно ли это будет, судя по настоящему течению дел здешнего двора? Депеши мои я отправил с мичманом Муром и приказал ему, получа словесный или письменный ответ, тотчас ехать нам навстречу, чтобы я мог знать содержание оного прежде, нежели приду на рейд.
Подходя к рейду в 9-м часу, салютовали мы крепости, а потом стоящим на рейде военным судам и получили при обоих случаях в ответ равное число выстрелов, согласно с трактатом. На рейд мы пришли в 10-м часу; тогда посланный на берег офицер возвратился с следующим известием: что ни министра нашего, ни свиты его, ни консула в Копенгагене нет, что они все так, как и весь иностранный дипломатический корпус, живут в Родсхильде27. Но он был у командора Белли, начальствующего обороной города по морской части, и узнал от него, что город осажден английскими войсками и всякое сообщение с окружными местами пресечено и потому доставить письма к нашему министру невозможно, что они ожидают атаки с часу на час и потому советуют нам идти в Эльсинор28.