Путешествие по России голландца Стрейса

Стрейс Ян Янсен

30-го мы поплыли; но так как лоцман, противно нашему желанию, шел у берегов, то мы встретили два судна, из которых одно так стремительно напало на нас, что мы не в состоянии были уйти. Баньяны, лишь только завидели их, начали выть; но безжалостные грабители, не обращая внимания на их крики, отняли у них и то немногое, что им оставили другие. Ограбив их, они обратились к хиругу с вопросом, что я за человек, или скорее, не дьявол ли я. Действительно, выпачканный черною краскою и жиром, что придавало отвратительный вид, я был ужасен. Вместо шапки у меня была повязка, какую носят Баньяны. Между тем разбойники, как волки, набросились на жалкие остатки съестных припасов; я же, обратив взоры к Небу, поднес руки ко рту, прося их таким образом не отнимать всего. Мои движения разжалобили их, и они согласились оставить их нам, показывая мне знаками, что понимают меня. Потом стали мучить хирурга, принуждая показать, где лежали его деньги. К счастью, впрочем, они были еще у него желудке, и он отделался лишь побоями; рассердившись ли за то, что не нашли того, чего искали, или

не веря двум купцам Татарам, клявшимся в том, что они все потеряли, — только разбойники бросили их в море, и те утонули. Нам грозили тем же, если мы осмелимся приблизиться к берегу. После этой угрозы они вышли из нашей лодки, а мы бросили якорь там, где стояли, на глубине 3-х сажен.

6-го Сентября мы направились к Югу и встретили лодку с Персиянами, которые без всяких приключений плыли из Астрахани, потому что не шли, подобно нам, у берегов. Как только они заметили нас, то снялись с якоря и присоединились к нам для того, чтобы безопаснее было плыть. Ввечеру ветер поворотил к Северо-западу. Заметив, что мы слишком подвигаемся к Западу, я передал свои опасения другим; но меня не хотели слушать. Это было причиною того, что на другой день мы очутились возле берега, потому что ветер дул на Западо-северо-запад. Таким образом, противно своему желанию, мы весь день шли у берегов; а к вечеру настал штиль; мы взялись за весла и потеряли из виду другую лодку. Это было для нас несчастием, хотя и не весьма великим; у нас не было хлеба, и мы не знали, где достать его. Баньяны, всегда очень хорошо запасающиеся во время путешествия, так ловко и счастливо припрятали свои съестные припасы, что пираты, не смотря на всю свою хитрость, нашли только часть их.

Эти добрые люди, видя, как мы нуждаемся, поделились с нами тем, что было у них, из страха, чтобы крайность не довела нас до какого-нибудь насилия. Каждое утро, бросив часть своих съестных припасов в воду рыбе, они давали нам два пресных пирога величиною в два локтя, и толщиною с тонкую вафлю Это было почти ничто для несчастных голодающих: они только этим и поддерживали свое существование. Таким образом мы томились, влача нашу затухающую жизнь. Между тем ветер мешал нам плыть туда, куда мы хотели, и мы простояли три дня на якоре на глубине полумили. Когда ветер стих, мы принялись грести. В то же время мы согласились, чтобы оставшиеся у кого бы то ни было припасы сложить вместе. За этим удовольствием последовало разочарование, потому что у нас вышло топливо, что было несчастием для (нас), варивших изредка немного муки на воде, с целью заглушить страшный голод. Несколько подумав об этом, я предложил порубить наименее необходимые части лодки. С этим согласились, развели огонь; эта слабая поддержка дала нам возможность мучиться еще дольше.

10-го ветер дул западный. Держась постоянно у берегов, мы направились к Югу и вечером бросили якорь на глубине 5 футов. Это дало мне возможность сойти на берег, где я собрал кустарнику и немного травы, за что все были очень признательны мне.

На следующий день мы снялись с якоря и плыли у берегов до вечера, когда, на расстоянии мили от виденных нами во весь день четырех или пяти судов, должны были стать на якоре. Через чае подул свежий ветер, и волны всю ночь заливали нашу лодку, отчего испуганные Баньяны глубоко вздыхали и возбуждали в нас жалость. Их опасение гибели принудило нас приблизиться, хотя и с величайшим трудом, к берегу, чего мы никак не добились бы, если бы только наша лодка не была, по флортимберсу, плоская и широкая. 13-го нас ограбили в третий раз, при чем, так как нас застигли врасплох, то хирург не успел проглотить своих червонцев, и они пропали бы, если б я не придумал спрятать их в песок. Не имея чем наметить то место, куда положил их, я бросился в ближайшие камыши и, как мог, спрятался. Не прошло и четверти часа, как казаки нашли меня, при чем их злое расположение духа заставило меня опасаться дурных последствий. Чтоб по возможности избежать их, я притворился сумасшедшим; мои ужимки успокоили их ярость. Тем не менее они хотели знать, не Немец ли я; когда же им отвечали отрицательно, они поступили только со мною также, как с прочими, с которых, за исключением панталон, сняли все. Четверть часа спустя они оставили нас, мы же стали искать червонцы хирурга, которые были спрятаны так хорошо, что с трудом нашли их. Мы спрашивали казаков, миновали ли мы Тарки, но они были так жестоки, что не отвечали нам. Когда же пришлось поднять якорь, то мы не знали, где находились и в какую сторону поворотить. Между тем голехонькие, без куска хлеба, мы не знали, как выйти из этого печального положения. Поев немного трав, сорванных по близости, мы рано утром отправились в путь, так как ветер дул восточный-северо-восточный, а четыре, или пять часов спустя ветер поворотил на восточный-юго-восточный, который отнес нас на милю от места, из которого мы вышли утром. Так как ветер не утихал, и волнение было чрезвычайно велико, то мы были вынуждены остановиться здесь. Через несколько часов мы заметили на берегу Татар, показывавших знаками, чтобы мы приблизились к берегу. Как только мы их увидели, Баньяны принялись жалобно выть. Чем более старались мы утешить их, тем более они беспокоились, опасаясь рабства, в которое, как думали, сейчас попадут. Когда они устали выть, то старейший из них бросился в воду, перешел на берег и пал к ногам Татар, которых, стоя на коленях и скрестив руки, со слезами умолял не обращать его в рабство. Пока он кричал и томился, нас заставили сойти на берег, где остальные Баньяны, присоединив свои крики к воплям удрученного горем старика,

составили ужасный концерт. Но, не тронувшись этими криками, Татары требовали денег, которых у нас не было, а необходимо было дать. К счастью, впрочем, требовали с каждого из нас только по 30 флоринов, в уплате которых поручились Баньяны. Оттуда они повели нас пешком к бухте, находившейся в двух или трех часах пути от нашей лодки. Так как дорога была дурная и сплошь усеяна очень острыми мелкими камнями, по которым мы должны были идти босиком, то скоро все были в крови. Но из всех страданий сильнейшим был голод, в чем я и убедился. Как только пришли в Татарскую деревню, где встретили многих Москвитян, я объяснил им, до какой степени быль голоден. Между последними оказалось двое, знавших меня в Астрахани. Лишь только увидели они меня, как дали хлеба и рыбы. Я ел с большою жадностью, или, вернее сказать, пожирал все, что мне ни давали. Мои благодетели, видя, с какою быстротою я ем, предупреждали меня, что я могу погубить себя, если буду есть с такою жадностью, и хотели остановить, но я не слушал их и проглотил остальное, не разжевав и чуть было не задохся. Хирург поступал также, и как его ни уговаривали, он, подобно мне, никого не слушался.

Прождав три дня попутного ветра, чтобы плыть в Тарки, мы решились отправиться туда пешком. Решение было смелое, потому что следовало очень опасаться, чтобы Татары на пути не остановили нас, но мы нуждались в хлебе, а голод приводил нас в ужас.

И так на другой день мы вышли и остановились на ночлег в селе Черкесских Татар. На следующий день, рано утром, мы прибыли в Тарки, где хирург встретил знакомого человека, которому обещал 8 червонцев, если тот проводит его в Дербент. Я встретил там же подданного царя, по происхождению Турка, христианской веры, бежавшего из Астрахани, где я часто видал его. Он очень обязательно предложил мне пробыть в его доме, сколько мне будет угодно. Решение не покидать своих товарищей принудило меня поблагодарить; но в тот же день я заболел, вследствие вышеупомянутой невоздержности, и два дня был опасно болен.

6-го Октября мы вышли и после перехода по весьма неровным дорогам прибыли в село, называемое Андр-Дерефад, принадлежащее одному Татарину, которого звали князем Хабед. Там на одном Персиянине я увидел свой бархатный кафтан, который, по его словам, он купил в Тарках у тамошних Татар, а последние отняли его у 15 Немцев, порабощенных ими. То были люди нашего экипажа, бежавшие из Астрахани и имевшие несчастие потерпеть крушение близ Тарков. Один мех этого кафтана обошелся мне в 40 червонцев, а мне предлагали его целиком за 5 или за 6; но у меня и тех не было, так как Татары отняли у меня все.

Не имея возможности идти дальше, мы из этого села возвратились в Тарки, где христианин Турок, о котором я уже упоминал, представил меня одному из своих друзей, взявшему меня под свое покровительство, пока я оставался в этом городе. Хотя друг этот пользовался влиянием, все-таки я был не в безопасности в городе, принимавшем сторону мятежников, в городе, которого жители утопили гонца, посланного воеводою в Москву. Несколько дней спустя, молодой Немец, которому я был так много обязан, приехал в Тарки с одним из наших матросов, Карстеном Брантом. Он бежал из Астрахани через три недели после нас и на пути не испытали несчастных приключений. Они сказали нам, что казаки по- прежнему неистовствовали, ежедневно рубили достойных людей и, по их мнению, через месяц там не останется ни единого честного человека.

В то время, когда я обдумывал средства уйти из города, где ни один иностранец не был в безопасности, мне пришли сказать, что хирург, разгорячась во время пирушки, предложил 40 червонцев за то, чтобы нас проводили в Дербент безопасным и удобным путем. В продолжении нескольких часов меня это беспокоило, так как извощик, с которым он говорил, принимал сделанное ему предложение с условием, чтобы живший там Калмыцкий князь дал разрешение, а ему не следовало знать, кто мы такие. Между тем дело уладилось так, как мы не ожидали, и шамхал, имя князя, которого я опасался, без труда разрешил то, чего мы желали.

21-го мы поехали с людьми различных национальностей, из которых одни ехали верхом, другие в повозках. 24-го прибыли в Дербент, а на следующий день в Буанак, где большая часть наших матросов находилась в рабстве. Я написал им через нашего проводника, убеждал их оставаться верными своей религии и просил передать им, что буду хлопотать об их освобождении, если же они в чем-нибудь нуждаются, то откровенно бы написали в Дербент, где я надеялся найти средство помочь им. Вот вкратце то, о чем я им писал, впрочем, напрасно, так как извощик, которого я просил передать письмо, употребил во зло мое доверие.

Гуляя по Дербенту, я случайно встретил двух из наших людей, попавших в рабство два месяца тому назад. Они сказали мне, что 10 дней спустя после их отъезда из Астрахани, они находились около Дагестанского берега, но так как ветер был очень сильный, а провизии у них не было, то они решили стать на мели в нескольких саженях от берега, где зарыли мой чемодан с намерением послать за ним из Дербента. В первый день они шли без приключений, но на следующий день на них напало 22 или 23 Калмыка верхом, во главе которых был брат шамхала Али-Султан, начальствовавший в Буанаке. Эти варвары изнасиловали жену Корнелия Брака и ограбили донага мужчин, которых привязали к хвостам своих лошадей, заставив их пройти задом пространство в две иди три мили. В таком положении привели их к морю, где они провели всю ночь, Между тем как они думали, что избавились от Татар, последние пришли на другой день и сняли даже рубахи со всех, не исключая жены Брака и ее ребенка, которому было всего 6 месяцев.