Путешествие в молодость
Шрифт:
— Для начала литр возьми, — подумав, выдал я, протягивая гонцу мятые купюры.
Мужик кивнул и шумно дыша, поковылял за топливом.
— А у тебя-то, что готово? — поинтересовался я у лыбящегося падавана.
— Видос в сториз залил, как я забор делал, — подмигнул мне Чиж.
— Ты делал? — удивился я. — А ничего не напутал?
— Ну, приврал слегонца. Так в сети все врут. Сплошной фейк, — оправдывался малой. — И я там, кстати, и тебя упомянул. Профиль только твой не нашел. Добався в други я тебя отмечу. Мне не впдалу, — примирительно добавил
Пока я вспоминал, как с пьяных глаз обозвал свой акаунт в «ВэКашке», в которую к слову заходил то пару раз, вернулся запыхавшийся и порозовевший гонец. Видно он уже успел в одну харю пополнить в своем организме запас горючего. Отмахнувшись от возмущенного страждущего, не обнаружившего на нашей поляне ни стакана, ни закуски, отправил его в пешее эротическое путешествие. Мятую полторашку, правда, я у него реквизировал.
Звёзды сошлись. И вместе с возвращением нашего синего гонца, все три моих сетевых друга уже знали, что я вместе с Чижом. Малой, в ознаменование нового витка в своей жизни, сменил ник: «Помогаем одиноким девушкам».
— Ну, такое не грех и обмыть, — подмигнул я облизывающемуся гонцу и достал из под куста сирени мятую полторашку.
Утончённо влив в себя содержимое замызганного граненого стакана, кавист протянул тару мне. Мол, твоя очередь. А потом, скосив глаза на малого, из стороны в сторону покачал указательным пальцем. Мол, он еще слишком юн для такого элитного пойла. Я плеснул себе совсем немного. Солнце клонилось к зениту. Ситуация устаканилась. Отчего бы и не вспрыснуть это дело парой глотков?
— Пей, не очкуй, горючка забористая. Натуральный первач, — гундел под руку кавист.
При слове первач, самогон встал в горле комом. Ни туда, ни сюда. От злости я запустил в гоцна стаканом. Благо он пуст был.
Вроде помогло. Провалилось.
— Ты чего? — надулся синемор.
— Дебил! Первак — самая отрава. Его пить ни в коем случае нельзя! Там голимый уксус напополам с ацетоном, — просипел я. — Отравить меня вздумал?
— Да ты чего? Нормальный у Натахи самогон. Они по семейному рецепту гонят. Дед мой у её бабки брал, батя у неё же. А как бабка дуба дала, так аппарат по наследству Натахе перешел. Как видишь, все пили. И ничего, — гордо ударив себя кулаком в грудь, выпалил продолжатель семейных традиций.
— А дед твой сейчас где? А батя? — ехидно протянул я.
— Померли. Дед в сугробе замерз, батя опился и в пашне уснул. Сенька его с пьяну не заметил и “Кировцем” то и переехал. Но самогон Наташки тут ни при чем. Отравленных наташкиным самогоном в нашем селе, по официальным данным, нету! Петрович так говорит, — упирался мужик. — Значит горючка у нее хорошая!
— Вот ты трудный, — буркнул я. — Ладно. Давай покурим и за работу.
Спокойного перекура не получилось. Мужик начал буровить, что мы городские совсем зажрались и херни всякой в своих интернетах начитались, вот на вожделенный первак и наговариваем. А свои слова он готов доказать практикой. А мы пиздаболы, по-русски говоря.
— Давай. Наливай мне прям под тещин поясок! — орал
Достал он меня. Пришлось налить. Да и не жалко мне этой дряни мутной и вонючей. Жену его только жалко.
Мужик в три огромных глотка опрокинул полный граненый стакан. Икнул, сорвал травинку, закусил ей спустя пару минут опал, как листья с березы после первого мороза.
— А подмога не пришла, подкрепление не прислали. Нас осталось только два. Нас с тобою наебали, — затянул я одну из любимых песен своих студенческих лет.
Чиж согласно вздохнул. По исконно русской традиции, сокрушаться и ныть на всякое, можно было ещё долго. Но мы были не из таких. У нас был боевой настрой, поллитра мутного шмурдяка и пара редисок на закусь.
Как ни странно, но дело в неумелых руках спорилось, а душа требовала песню. И когда я затянул “В каморке, что за актовым залом репетировал школьный ансамбль”, Чиж застыл. С молотком в руках и гвоздем соткой в губах.
А я весело и задорно, в такт пению, отрывал гнилое, отмерял целое и пилил новое.
— Это ты что ли сочинил? — изумился Чиж, когда я кончил эксперименты со своей луженой глоткой.
— Не, эт тезка твой. Серега Чиж, — подмигнул я малому. — Тоже, кстати, патлатый, как и ты.
— Круто, — выдал моментально загордившийся подросток. — Прям, как будто про нашу школу. А меня в этот ансамбль не взяли. Сказали, медведь на ухо наступил. И даже батя не помог, — сокрушался малой.
— Фигня, — махнул я рукой. — А не спеть ли нам песню. А? О любви!
И работа вновь закипела, но уже в другом темпе, задаваемом молотком юного падавана. Финальный “бамс” и мы с Чижом сорвали реально бурные аплодисменты. Оказывается, мы так увлеклись, что не заметили, как вокруг нас собрался местный девичий бомонд в количестве четырёх человек. Пришлось смущенно раскланиваться.
— Тааак. Граждане. Что за несанкционированный митинг? — вернул нас в реальность рык участкового.
— Да вот, работники поют душевно так, — оправдывались из толпы. — Заслушались.
— Песни — это хорошо, — пробасил приближающийся к нам голос.
Едва я успел спрятать под кустом сирени бутыль с самогоном, как источник рыка появился перед нами. Благо пробка закрученная была.
Петрович бегло оглядел наше рукотворное извращенство, в нашем понимании бывшее первосортным забором, хмыкнул, снял фуражку, протер носовым платком лысину и крутанул будёновский ус.
— Продолжайте граждане, — разрешил представитель власти.
Но петь уже как-то расхотелось от слова совсем.
— Ну, спой еще, а. Ну пожалуйста, — канючила жиденькая толпа новоявленных поклонниц.
— Если вы просите, — смутился я.
На публике я не выступал лет десять. Да и в юности орал под гитару только по-пьяни. А тут. Почти трезвый, без инструмента и настроя. Ловя кураж, передал привет печени и желудку, залихватски выхватил из под куста мятый пластик, смочил горло и, сморщившись от дикого аромата и послевкусия, закурил.