Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях
Шрифт:
Конечно, нет.
Слишком сложны душевные движения Свифта, чтобы быть уложенными в рамки какой-либо системы, да еще выработанной им самим; слишком активно и непосредственно воспринимал он жизнь, чтоб отгородиться от нее заранее данными правилами поведения.
Но несомненно, что агрессивность его была лишь инстинктивной формой самозащиты, результатом постоянно присутствовавшего ощущения, что стоит ему, Свифту, хоть в чем-либо выказать слабость, хоть на минуту снять броню своей независимости, непроницаемости, неуязвимости – и окажется он перед лицом этого мира, глубоко чуждого ему, вот в чем дело, голым, беззащитным!
Но пока – он в упоении пира.
И самый опьяняющий кубок на пиру – тот, откуда пьет он жадными, быстрыми глотками, – ощущение своей власти над душами людей.
И
«Было отдано распоряжение, чтоб все являвшиеся на прием для подачи прошений передавали их, опускаясь на колено; он же сидел, окруженный величественным беспорядком. Вокруг него валялись разбросанные, по прихоти Патрика, предметы одежды, ночные сорочки, колпаки и полотенца, полусгоревшие свечи торчали в бутылках, табак плавал в тарелке с жидкой кашей, пол и стулья были усеяны черновиками баллад, распевавшихся на улицах, отрывками речей, которые должны были быть произнесены с высоты трона. И если входил в комнату лорд, то хозяин, установивший свои правила поведения, чтоб показать, что он отличен от других и больше других, – хозяин обращался к лорду небрежно: „Если желаете сесть, можете снять с того стула эти проклятые четки и усесться“, но если появляется простой смертный, то, идя к нему навстречу, он очищает сам место на стуле, посылая Патрика ко всем чертям…»
Не понимает современник-мемуарист, что в этой верно подмеченной детали – подчеркнутая небрежность по отношению к лорду, подчеркнутое внимание к простому смертному, – и есть проявление инстинктивной самозащиты Свифта.
Стихийно пирует Свифт и не чувствует еще, как посмеется над ним безжалостная реальность.
Глава 11
Свифт опекунствует и благодетельствует
…И взор я бросил на людей,
Увидел их, надменных, низких,
Жестоких, ветреных друзей,
Глупцов, всегда злодейству близких…
Я каждое утро благодарю бога, что мне не нужно заботиться о Римской империи.
Четвертого марта 1711 года Джонатан Свифт, возвратившись домой после обеда у Генри Сент-Джона, был грустен и озабочен.
Неужели эти люди, в которых он так верит, не понимают всей тяжести положения? Ведь страна разорена! Если б какое-либо частное лицо, коммерсант из Сити, находился бы в подобном положении, он давно был бы уже объявленным банкротом… Необходим мир во что бы то ни стало, но никто не решается и заикнуться о мире…
Это не совсем так, верней – совсем не так. Сам Свифт ведет кампанию за мир уже с ноября 1710 года в своем «Экзаминере», а за кулисами давно идут тайные дипломатические переговоры с французским правительством. Тайные – хотя согласно договору 1709 года между союзниками (Англия, Австрия, Голландия) никто из них не должен сепаратно вступать в переговоры с Францией. Но слухи о переговорах просочились в публику, и буря полемики по вопросу о мире бушевала весь 1711 год.
«Там (во Франции) мы сражаемся как солдаты в войне, даем пощаду. Но здесь, в Англии, мы деремся как дьяволы, как фурии, мы словно хотим вырвать самые души из тел, в наших битвах воинствует личная зависть, месть, адское озлобление, безжалостное коварство. Мы сражаемся ядом, словами, пронзающими, как кинжал, неистовством зависти, отравой клеветы, непереносимыми обвинениями, неповторимыми оскорблениями, желчью коварной злобы…»
Говорит так современник, знающий толк в этих делах, сам матерый участник боев – Даниель Дефо. И конечно, думал он, набрасывая осенью 1711 года эти строки, об авторе памфлетов «Экзаминера».
Да, Свифт так сражался, но он умел сражаться и не только так – должен был признать Даниель Дефо, когда прочел появившийся на улицах Лондона 27 ноября трактат «Поведение союзников и прошлого министерства в вопросах нынешней войны».
Трактат был безымянным, но мог ли сомневаться опытный литератор Дефо, что лишь один автор в Англии может так писать?
Благородство тона, серьезность аргументации, глубина политического анализа – уже одни эти качества ставят данный свифтовский памфлет на недосягаемую высоту в политической публицистике тех дней. Но гораздо важнее другое.
Впервые в Англии, да и в Европе, раздался суровый и справедливый голос, обращенный непосредственно, через голову правительств, министров, официальных политиков, непосредственно к стране, к народу, к «человеку с улицы», аргументирующий исключительно интересами народа, срывающий с дипломатии, с политики покров «официальной тайны». Отсюда предельная ясность аргументации, тон высокого морального негодования – в нем могучий пафос памфлета, читая который даже сейчас чувствуешь: вот так говорит человек из народа с народом во имя интересов народа.
Морально оправдать необходимость мира для Англии – вот цель Свифта, рассказать и показать, что весь ход войны, а тем более продолжение ее в данный момент было выгодно в Англии только узкой клике дельцов из Сити, кучке генералов и лично герцогу Мальборо; что никакие выгоды от войны не окупят уже понесенных жертв в сто тысяч человеческих жизней и пятьдесят миллионов фунтов государственного долга, тяжесть которого ложится на народ; что эхо «патриотической болтовни» завсегдатаев кофеен нельзя смешивать с голосом народа; что народ за эти десять лет систематически обманывали насчет целей войны, ибо велась она наперекор «общественным интересам» во имя «частных интересов»: «…мы вели войну, чтобы помочь карьере и богатству одного семейства (герцог Мальборо), чтоб обогатить ростовщиков и биржевых маклеров, чтоб споспешествовать опасным планам политической группировки…» И если есть еще в Англии глупцы, говорящие о славе английского оружия, о захваченных на поле битвы знаменах – «…нашим внукам останется сомнительное удовольствие любоваться несколькими тряпками, развешанными в Вестминстер-Холле и обошедшимися в сотню миллионов, проценты по которым им придется платить, хвастаясь при этом, по обычаю нищих, тем, как богаты и славны были их деды…»
К таким речам не привык английский народ. В гнилую атмосферу грязных интриг и ожесточенной склоки своекорыстных группировок вторгся свежий ветер. Словно римский трибун легендарных времен поднялся на форум – и прозвучал мужественный голос.
Сбрасываются, взрываются условные рамки политической публицистики, становится памфлет манифестом, политик – прокурором и судьей.
Вместе с тем автор не снижает, не упрощает темы. Ларакорский священник выступает здесь одновременно и политиком, и дипломатом, и государствоведом: работа его построена на анализе дипломатических документов, на учете экономической и политической обстановки современной ему Европы – она до сих пор ценнейший материал для историка эпохи.
Так это просто: пользоваться нужными словами в нужных местах!
Согласно Свифту, в этом все искусство стиля, и это искусство доводит он до максимального звучания в памфлете «Поведение союзников». Он никогда не был ритором и болтуном; риторика, словесные красоты – это словно «приключения» стиля, сводящие мысль с прямой и кратчайшей дороги. И «нужные» слова становятся решающими словами.
Для министерства миссия Свифта сводилась к поддержке их специальных целей – дискредитации вигов в их прошлом и настоящем; для Свифта же эта миссия была – открыть глаза народу. Достаточно умными людьми были Харли и Сент-Джон, чтоб понять: союз их с человеком такого склада может оказаться для них опасным. И не раз они морщились, читая памфлет, написанный с их ведома и по представленным ими секретным материалам, особенно те места его, где пафос обличения обманщиков народа выходил за рамки политической группировки вигов, захлестывая весь класс имущих, но что поделаешь: приходилось брать Свифта таким, как он есть.