Путешествие вглубь романа. Лев Толстой: Анна Каренина
Шрифт:
Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый – он напоминал страшный блеск пожара среди темной ночи. Увидав мужа, Анна подняла голову […] (ч. 2, гл. 9, т. 8: 173).
Каренин, который заметил, что и другие на вечере у Бетси обращали внимание на оживленный разговор Анны с Вронским, решает поговорить об этом с Анной. Но Анна делается «непроницаемой». Она даже чувствует, «что какая-то невидимая ста помогала ей и поддерживала ее». Она удивляется «своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было,
– Решительно ничего не понимаю, – сказала Анна, пожимая плечами (с. 175).
Когда Анна входит в спальню, муж ее уже лежит. Она и боится, и желает, чтобы он опять заговорил с ней. Но он молчит, и вскоре ее мысли уже у другого: «она видела его и чувствовала, как ее сердце при этой мысли наполнялось волнением и преступною радостью» (с. 176). Автор принимает тут точку зрения Анны и не называет другого. Переход от одного к другому незаметен и предсказывает то смешение (между Алексеем Александровичем и Алексеем Кирилловичем), которое позже воплощается в один из кошмарных снов Анны [7] . Каренин скоро засыпает, но Анна «долго лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела» (с. 176). «Горящие в темноте глаза» (которые опять вызывают ассоциацию с чем-то бесовским) – самое сильное выражение пылающего в Анне огня любви. Скоро после этого исполняется желание Вронского – он становится любовником Анны.
7
«Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ее руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также ее муж. И она, удивляясь тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы. Но это сновидение, как кошмар, давило ее, и она просыпалась с ужасом» (ч. 2, гл. 11, т. 8: 179).
Но утоленная страсть не приносит Анне особенной радости. Она наполняется чувством «стыда, радости и ужаса пред этим вступлением в новую жизнь» (с. 178). Со временем «радость» даже исчезает из отношений Анны с Вронским. У Анны начинают преобладать чувства стыда и виновности, которые, правда, уже появились в Москве после бала, но тогда были спрятаны глубоко «в мешок».
Время от времени глаза Анны еще зажигаются «знакомым ему [Вронскому] огнем» (ч. 2, гл. 23), и «тотчас же будто электрический ток пробежал по его телу» (ч. 3, гл. 22), но образ огня уже теряет свой приоритет. В их совместной жизни берет верх другой образ – образ металла.
«Английский роман», который Анна «разрезала» и читала в поезде, становится реальностью в том «романе», который переживают Анна и Вронский в имении Вронского Воздвиженское. Словно в романе, в имение приезжает невестка Анны, Долли Облонская, – в английской книге речь шла о «невестке леди Мери» (в роли леди Мери теперь выступает сама Анна).
Все, что она [Долли] видела, подъезжая к дому и проходя через него, и теперь в своей комнате, все производило в ней впечатление изобилия и щегольства и той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда не видала
Знаменательно, что первый звук, который слышит Долли, подъезжая к усадьбе, – это металлический звон: бьют по косе, по железу:
Металлический, доносившийся от телеги звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и пошел к коляске (ч. 6, гл. 17, т. 9: 206).
Металл будет преобладать и далее в организации усадебной жизни, как ее описывает Толстой. Есть у хозяев общее восхищение машинами.
Долли вскоре встречается с хозяевами и другими гостями, которые собираются кататься и смотреть, как работают недавно привезенные жатвенные машины. Машины станут потом также предметом разговора за столом. Ими особенно интересуется Анна:
– Ты видела когда-нибудь жатвенные машины? – обратилась она к Дарье Александровне. – Мы ездили смотреть, когда тебя встретили.
Я сама в первый раз видела.
– Как же они действуют? – спросила Долли.
– Совершенно как ножницы. Доска и много маленьких ножниц. Вот этак.
Анна взяла своими красивыми, белыми, покрытыми кольцами руками ножик и вилку и стала показывать (ч. 6, гл. 22, т. 9: 231).
Из разговора выясняется, что эти жатки только режут, но не могут вязать, – деталь, которая оказывается многозначительной в контексте романа.
Главным проектом Вронского, который уже тяготится деревенской праздностью, является постройка больницы. Анна, которая живо участвует в планировании, объясняет Долли, что «это памятник, который он оставит здесь» (с. 222). Стройка идет быстрыми темпами – хотя одно здание еще не совсем закончено, уже начато другое:
Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой на высоком месте большое красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще не окрашенная железная крыша ослепительно блестела на ярком солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие в фартуках на подмостках клали кирпичи и заливали из шаек кладку и ровняли правилами (ч. 6, гл. 20, т. 9: 222).
Однако оказывается, что новое здание «начато без плана», и строение стоит криво.
Обойдя творило, из которого рабочие набирали известку, он [Вронский] остановился с архитектором и что-то горячо стал говорить.
– Фронтон все выходит ниже, – ответил он Анне, которая спросила, в чем дело.
– Я говорила, что надо было фундамент поднять, – сказала Анна.
– Да, разумеется, лучше бы было, Анна Аркадьевна, – сказал архитектор, – да, уж упущено (ч. 6, гл. 20, т. 9: 223).
Когда компания входит внутрь больницы, выясняется, что внутренние работы ведутся в некоем «перевернутом порядке»:
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти все было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен […].
– Сюда, здесь пройдемте. Не подходи к окну, – сказала Анна, пробуя, высохла ли краска. – Алексей, краска уже высохла, – прибавила она (ч. 6, гл. 20, т. 9: 223).