Путешествие вокруг стола

Тильвитис Теофилис

Уткина закурила папиросу, отмахнула от себя колечко дыма, обнаженными руками поправила волосы и, закинув ногу на ногу, совершенно изменившимся голосом, словно она ни в чем не заинтересована, сказала:

– Я меньше всего нуждаюсь в сочувствии. Оно мне ни к чему. У меня, слава богу, всего вдоволь. Я пригласила вас прийти сюда, чтобы поговорить о векселях. Мне кажется, наступил последний срок. Пора отдать долг.

Путрейкис знал, что мадам Уткина подразумевает под долгом не только деньги. Она, конечно, знала цену хрустящим бумажкам и строила на них свою жизнь. Путрейкис был не дурак, у него были крепкие руки, но слабая воля. Сейчас Уткина, как никогда, казалась ему омерзительной.

Больше того, он испытывал чувство отвращения к самому себе. Но у него не нашлось силы плюнуть на все. Ноги словно онемели, и он сидел, не решаясь хлопнуть дверью. Уткина видела Путрейкиса насквозь. Она знала: стоит его хорошенько накормить, напоить – и лепи из него, что хочешь. Путрейкис и не заметил, как Уткина скрылась в соседнюю комнату. Вскоре она появилась в развевающемся зеленом халате, шелест которого был так хорошо знаком вечному студенту. От энергичных движений хозяйки полы халата распахивались, обнажая ее толстые, в синих жилах ноги. Она принесла несколько узких листков бумаги, где красовалась подпись Путрейкиса. Разложив их перед гостем, она обняла его голову, прижала к груди, погладила по волосам и села напротив.

– Война или мир? – сказала она, осторожно стряхнув пепел в хрустальную пепельницу. – Вы свободны в своем выборе. Одно из двух. Дальше ждать не могу. И то и это мне одинаково необходимо.

В этот миг кто-то стал царапаться в дверь. Путрейкис обомлел со страха. Он беспомощно смотрел на хозяйку, ища у нее совета и поддержки. Что делать? Уткина наградила Путрейкиса презрительным взглядом, подошла к двери и решительно спросила:

– Кто там?

С той стороны донесся визг.

– Ах, это же гончие, Нерон и Глория.

Удивленная внезапным возвращением мужа с охоты, Уткина открыла дверь, и собаки кинулись к ней. Минуту спустя в дверях появился полковник. Увидев в такой поздний час гостя и жену в ночном халате, Уткин швырнул в угол убитого зайца, зарядил двустволку и воинственно воззрился на Путрейкиса. Тот отвел глаза и с ужасом посмотрел на убитого лесного зверька, храбрость которого была под стать его собственной. Шутка ли! Разъяренный полковник в любой момент мог если не отправить его к праотцам, то на всю жизнь сделать инвалидом. Путрейкис даже не мог бы пожаловаться – он был застигнут в такое время и в таком месте, что не оставалось сомнений в его виновности. Студент не надеялся убраться подобру-поздорову из-под перекрестного огня двух таких опытных охотников.

– В моем доме? – заревел Уткин.

– Дом, мой милый, не только твой. Он и мой, – вскинула голову Вера и судорожно стиснула в зубах папиросу «Реноме».

Неслыханная наглость жены возмутила полковника.

– Разве я твоя содержанка? – спросила она с иронией. – У меня, слава богу, свои доходы.

– Но ты их можешь скоро лишиться, – вешая ягдташ на прибитый к стене рог буйвола, кипятился Уткин.

– Подумаешь, какой всемогущий, – поджав губы, глумилась жена. Уткин совсем взбеленился.

– Завтра же попрошу Пищикаса составить протокол на твое заведение, которое ни цента не платит в казну с оборота.

– Прежде всего протокол ударит по мне только частично. Он заденет меня в денежном отношении, а тебя – в служебном. И еще неизвестно, кого скорее послушает господин Пищикас – отца или мать. Наша Валечка слишком хорошо знает господина Пищикаса, чтобы позволить ему причинить матери неприятности.

– На свете, кроме господина Пищикаса, есть еще господин директор! – попытался найти выход припертый к стене глава семьи.

– Меня и господином директором не испугаешь. Стоит мне поговорить с госпожой Спиритавичене, и все твои козни ни к чему не приведут. Сынок-то их, Альгис,

с нашей Валечкой еще с гимназии дружит.

Уткин почувствовал, что на целое столетие отстал от своей семьи.

– Я уж найду средство, чтобы мой дом перестал быть домом свиданий!

Пользуясь переполохом, Путрейкис с львиной смелостью и изворотливостью вьюна стащил со стола векселя и попробовал удрать.

– Стой! Я не позволю марать честь моей семьи, – Уткин направил на Путрейкиса двустволку, заряженную дробью. – Клади на стол векселя! Пристрелю, как собаку, кот проклятый!

Но Путрейкис уже успел порвать на мелкие кусочки три вексельных бланка. Решительным движением Уткина вырвала у мужа ружье, свободной рукой обняла его за шею и мягко, по-матерински, сказала:

– Тебе, свет мой, нельзя волноваться. Кроме того, слышишь, Валечка вернулась из офицерского собрания. У нее, наверно, болит голова. Ей нужен покой. Мы же с тобой, голубчик, давно договорились – ты хозяйничаешь на работе, а я дома… А с тобой, бродяга, – повернулась она к Путрейкису, – я тоже сумею рассчитаться.

Посрамленный Путрейкис поспешил ретироваться. Хозяйка подмела с пола обрывки и сказала размякшему супругу:

– У меня сегодня фальшивый заяц. Хочешь, подогрею? А то он совсем остыл… Хочешь?

– Чертовски устал, – Уткин уселся за стол. – Подогрей, Верочка…

Увеселения в пользу сирот

Самый прославленный в Каунасе салон мод «Смарт» поддерживал непосредственные связи с Парижем, поэтому здесь можно было с молниеносной быстротой получить самое роскошное платье в Европе. В последние дни в салоне царило большое оживление. Двери не закрывались целую неделю; встревоженные столичные дамы то и дело хлопали ими. Они бранились с портнихами, сулили им золотые горы и торопили, торопили, торопили…

Первый помощник балансового инспектора Пискорскис вертелся возле жены, примерявшей перед зеркалом третье по счету платье. Спина у этого платья вообще отсутствовала.

– Тебе лучше знать, Нелли. Но насчет выреза на спине я говорю правду. Нужно чем-нибудь прикрыть, и кончено!

– Почему?

– Видно, Нелюк.

– Что видно?

– Чирий.

– ??

– Я же говорю… может, оденешь то желтое, с вырезом спереди…

– Что ты, что ты?… А шов после операции?!.

Первый помощник долго думал, как вывести проклятый чирий, который, как сургучная печать на конверте, багровел на мягкой спине Пискорскене. Бог наградил ее прелестными плечами и лебединой шеей; она во что бы то ни стало хотела продемонстрировать их высшему свету и привлечь к своей особе как можно больше внимания.

Открылась дверь, появилась госпожа Уткина:

– О!.. И вы готовитесь!.. Я уже сбилась с ног… Здравствуйте, господа! Какое прелестное платье!..

– Добрый день… Ничего себе платье… Нелли нравится, – с сомнением произнес Пискорскис. – Но меня смущает одно… Взгляните-ка… Как раз посредине выреза…

– А что там такое?

– Вы не видите?… Бог знает, откуда он взялся! Но ведь так нельзя, говорю я, а она уперлась: декольте должно быть сзади!..

– Господин Пискорскис, позвольте судить об этом женщинам. Женщина лучше знает все свои недостатки. А прыщик можно залепить пластырем под цвет тела или еще лучше – подкрасить под родинку. Женщина с родинкой на спине – это великолепно. Вот у меня горе – так горе. Я умоляла сшить платье с хвостом, а сделали с двумя, да еще по бокам. Как быть – не знаю. Осталось всего несколько дней, а дочка голая! Кстати, мадам, вы лучше обратите внимание на корсет, чем на прыщ. Ваш корсет довольно провинциален. Мужчины часто судят по корсету о культуре женщины…