Путешествие вокруг стола
Шрифт:
– А что же дама?…
– Дама?… Как бы тут выразиться… Поначалу смеялась… беспомощно смотрела на меня… потом, как вьюн, выскользнула из моих рук, слилась с толпой танцующих, помахала рукой и исчезла…
– Ясно!.. Достаточно!
– Тогда я, – продолжал давать показания довольный Дзиндзиляускас, – защищая честь мундира, не выдержал, стал следить за этим негодяем и, увидев его здесь…
– Вы поступили, как подобает офицеру… Состава преступления в ваших действиях не усматриваю… Можете быть свободны…
Из глубины коридора, ведущего в комнату с надписью «Messieurs», этот разговор слушали Спиритавичюс, Уткин и Пискорскис.
Когда четверо широкоплечих кельнеров подняли с земли беспомощное, отяжелевшее тело Пищикаса, Спиритавичюс, достав из заднего кармана сюртука белый носовой платок, вытер пот и высморкал нос, чтобы никто не заподозрил его в мягкосердечии. Глядя на застрявшее в дверях тело своего чиновника, он произнес:
– Эх ты, Пищик-прыщик!.. Сколько раз тебе было говорено: женись!.. Была бы твоя, не носился бы, как кобель!.. Когда я вас, бараньи головы, научу жи-и-и-ить на свете, – зло посмотрел он на Уткина с Пискорскисом и опять высморкался.
– Ну и стыд, ну и стыд!.. – кусал губы Спиритавичюс. – Во что превратилось мое учреждение… А вы смотрите за своими!.. Бесятся ваши бабы! Не досмотрите – пеняйте на себя!.. Губят молодежь… Вот что!.. – он хотел добавить еще одну крылатую фразу, но махнул рукой и после грустной паузы подвел итог:
– Заварили кашу дамочки-благотворительницы!.. Теперь начнутся истории, объяснения, следствия, допросы… Хорошо, если выживет… А теперь, господа, марш по домам! Никакого толку от вас! Пе-ту-хи задрипанные!
Последний путь Пищикаса
Смерть чиновника министерства финансов в первый день наделала шума не только в столице, но и во всей Литве. Утренние десятицентовые газетки образно описали событие во всех подробностях. На первой полосе крупными буквами было набрано: «Пуля в мышцах высокопоставленного чиновника». Другая газета поместила описание под заголовком: «Кровь на благотворительном балу». Но так как газеты частенько пичкали читателей такими сенсациями и к ним привыкли, убийство это было очень скоро забыто.
Гибель Пищикаса, прикрытая флером романтики, больше всего потрясла знакомых покойника, особенно его сослуживцев – чиновников балансовой инспекции – и весьма обширные круги столичных красавиц. Коллеги усопшего вернулись с благотворительного бала в расстроенных чувствах, хотя персонал больницы уверял, что больной, возможно, выживет. Весть о его смерти ошеломила всех.
– Такой парень… такой парень… – говорил, вперив взор в дно чернильницы, Спиритавичюс. – Такой парень. Какой дьявол свел его с этим красноштанником!.. Подумаешь, офицер!.. Рыцаря на лбу носит; саблю ему вручил господин президент… Такому бы не оружие в руки, а кнут, и марш свиней пасти!..
– Он был человек фринципа!.. – бия себя в грудь, верещал Бумба-Бумбелявичюс. – Ей богу. Однажды в ресторане сцепились двое пьянчужек. Пищикас долго следил из утла за разворотом
– Высокой культуры был… – глядя вдаль, цедил слова Пискорскис. – Прекрасно понимал гражданские обязанности. Был ли случай, чтобы этот человек не выполнил приказа господина директора? Не было такого случая! Бывало, встанет и пойдет. Любил он наше государство, любил Литву, отличный товарищ был! Имелись, конечно, у него слабости… А у кого их нет? Моя Нелли ночь напролет проплакала… Вся подушка мокрая…
– Вот-вот!.. Это и было его величайшим несчастьем, – вмешался Спиритавичюс. – Все мы знаем его. Наши обязанности, господа, особенно трудны и неблагодарны! Мы должны обладать железной волей. Каждый старается тебе угодить, отблагодарить за услугу, угощениям нет конца и края. А ведь для этого нужно лошадиное здоровье. Пищикас, царствие ему небесное, не мог противостоять великодушию клиентов. Он пил без всякой меры и любил карты, эти бесовские образа… Что ему, на жизнь не хватало? Устало сердце, расшалились нервы, и каюк. Я всегда говорил и буду говорить, пока вы в моей власти: пить надо умеючи. Пьют генералы, пьют кардиналы, но они пьют с умом, хоть и ежедневно! Я пью не ради веселья, не с горя, а только здоровья ради. Мой организм, как правило, требует столько-то и столько-то алкоголя в сутки и девяти часов сна, который я ему, правда, не всегда предоставляю. Вот почему я, слава богу, доживаю шестой десяток. А самое главное – ничего не принимать глубоко к сердцу!
Неплохого мнения о Пищикасе был и младший персонал инспекции – писаря и машинистки, с которыми он всегда беседовал попросту. Не раз он одалживал им денег до первого числа, угощал хорошей сигареткой, а женщинам приносил по конфетке. Поэтому каждый из сослуживцев по-своему переживал его смерть и был озабочен тем, как бы достойнее проводить Пищикаса в последний путь.
Графы огромного листа бумаги с надписью: «Пожертвования на похороны Пищикаса, вечный ему покой» быстро заполнялись фамилиями и цифрами. Сумма достигала 700 литов. Этого было мало, чтобы организовать пышные похороны, привлечь внимание всего города и покорить сердца, однако вполне достаточно, чтобы тепло и вполне по-христиански проводить на тот свет чиновника десятого класса. Взволнованный Спиритавичюс выложил на стол две сотни, помощники тоже дали по кругленькой сумме, так что бедным писарям особенно и не пришлось тратить свои скромные сбережения.
Комиссия по организации похорон в составе г. г.: помощника Бумбелявичюса, секретаря Плярпы и писаря Пумпутиса отправилась к настоятелю костела Вознесения, который дружески и сердечно принял ее:
– Скончался, говорите, сослуживец!.. – бархатным голосом говорил слуга божий. – На все воля господня!.. Какая потеря для семьи, для друзей и государства!.. Вечная ему память!.. Прошу садиться… Простите, у нас очень скромно… Видите, мы еще строимся. Мои прихожане говорят, что первым делом надо поставить дом богу, а потом уже себе… Пожалуйста, куда-нибудь… А как звать усопшего?