Путешествие вокруг света
Шрифт:
Возвращаюсь к нашей стоянке 13 февраля 1818 года. Вечером нас посетили моряки с «Эглантины». Мы распрощались друг с другом. «Рюрик» должен был быть в Европе раньше «Эглантины», но все же я передал капитану Герину несколько писем для родных.
Течение со скоростью два узла в час попеременно направлялось то в Китайское море при приливе, то в Индийский океан при отливе.
14-го ранним утром мы подняли якорь и при сильном течении прошли довольно близко от берега по проливу между островами Цупфтен [Зутфен] (их мы насчитали восемь) и скалами в Индийский океан. В 12 часов дня мы потеряли «Эглантину» из виду. Поскольку ветер заставил нас лавировать, мы увидели ее снова в 4 часа дня стоящей на якоре у острова Крокотоа [Кракатау]. 15-го вечером прошли пролив и острова. 16-го начал дуть постоянный восточный ветер. До сих пор нам ежедневно встречались три-четыре судна
21 февраля солнце стояло в зените. Вечером этого дня в северной части неба был виден очень яркий огненный шар. В Атлантическом океане и других морях мне довелось наблюдать множество таких метеоров. Наука требует, однако, чтобы производились совпадающие, одновременные наблюдения одного и того же явления.
Что же касается моих наблюдений, то они не были подкреплены другими.
Поимка бониты обрадовала нас 3 марта. 4-го мы пересекли Южный тропик. Утром того же дня какой-то большой корабль пересек наш курс в северо-северо-восточном направлении. Вечером нам попалась крачка.
12 марта (29°19' южн. широты, 313°26' зап. долготы) к югу от Мадагаскара постоянный ветер прекратился. Грозы, сопровождавшиеся громом и молниями, штили и штормы сменяли друг друга. В очень темную ночь на 13-е мы едва не столкнулись с огромным кораблем. На этой широте нам еще встречались тропические птицы.
Равноденствие (20 марта) принесло штормы. С 14-го (первая лунная четверть) по.21-е (полнолуние) море постоянно было бурным, а порывы ветра — как никогда сильными (31° южн. широты между 318° и 325° зап. долготы). 22-го, в день пасхи, стояла прекрасная погода. Утром загарпунили превосходного дельфина неизвестного нам вида.
23-го при очень слабом ветре с верхушки мачты заметили на севере парусник. Вечером мы достигли меридиана Санкт-Петербурга. 27-го были уже у отмели, окаймляющей южную оконечность Африки, и течение быстро понесло нас на запад к намеченной цели. 29-го мы увидели сушу к западу от мыса Агулхао [Игольного]. В ночь с 30-го на 31-е вошли в Столовую бухту.
Тут старый Адамастор [20] обманул нас и навлек на нас, возможно, самую большую опасность за все время путешествия. Капитан Коцебу не знал Столового залива, и у него не было карты. Он пишет: «Будучи введен в заблуждение различными огнями на берегу, я попал не в то место, где обычно стоят корабли. Лишь с наступлением дня стало ясно, что мы бросили якорь не у Капштадта [Кейптаун], а в восточной части бухты, в трех милях от города». Перед нами на побережье, к которому мы направлялись ночью, но куда плыть нам воспрепятствовал ветер, как грозное предупреждение лежали обломки разбитых судов.
20
[Л.] Камоэнс. Луизиада, ст. 51 {216} .
С юга дул штормовой ветер. Лоцман вывел «Рюрик» из опасного места и указал надежную якорную стоянку перед городом, где либо был штиль, либо слабый ветер с севера. Капитан поехал в город, а мне пришлось дожидаться его возвращения на «Рюрике». Я был как на иголках. Капштадт — это уже почти родина. Среди живущих здесь немцев мне предстояло найти следы дорогих моему сердцу людей; тут меня, возможно, ждут письма от близких; я рассчитывал встретить друга, Карла Генриха Бергиуса из Берлина, кавалера Железного креста, естествоиспытателя, который еще до начала моего путешествия отправился в Капштадт в качестве фармацевта. И когда я смотрел на город, который в это прекрасное утро постепенно выступал из окутывавшего его тумана и, полностью открытый взору, раскинулся передо мной вместе с высившейся над ним знаменитой красивой горной грядой, из-за леса мачт прямо к «Рюрику» направился маленький бот. Леопольд Мундт, еще один мой друг, ботаник из Берлина, бросился мне на шею.
Первое, что он сообщил мне, была весть о том, что любимый и чтимый всеми славный Бергиус скончался 4 января 1818 года. Прусское правительство направило сюда Мундта как естествоиспытателя и собирателя коллекций.
Как только вернулся капитан, я поехал с Мундтом; сперва мы направились на борт «Урании», которой командовал капитан Фрейсинэ. «Рюрик» возвращался из своего исследовательского плавания усталым и разочарованным, а «Урания» отправлялась в такое же путешествие полная надежд и готовилась покинуть гавань Капштадта. Капитана Фрейсинэ в это время на судне не было. Его офицеры, бывшие в то же время и
Затем мы вернулись на «Рюрик»; я собрал свои вещи и на все время нашего пребывания в Капштадте перебрался на берег к Мундту.
Приходится поневоле удивляться той активной деятельности, которую развертываешь, едва лишь твоя нога ступает на берег и ты наконец пробуждаешься от праздного сна, в котором пребываешь во время плавания. Исписать маленький листочек, прочесть десять строк — на корабле для этого с трудом находишь время, а когда ты его все же нашел, то оказывается, что тяжелые дневные часы прошли. А на суше все часы наполнены, на все находится время и на все хватает сил; не ведаешь ни сна, ни усталости. «Тело подчиняется разуму, забывая о своих потребностях» [21] .
21
«Диа-на-соре» {217} .
В Капштадте мы провели лишь восемь дней. Из них три дня бушевал сильнейший северо-восточный ветер, прервавший всякую связь между берегом и кораблем. Но меня он не смущал. Целые дни я проводил на природе, а ночью обрабатывал собранное и читал книги. Моими наставниками и спутниками были Мундт, местный фармацевт и естествоиспытатель Кребс и другие, в большинстве своем друзья незабвенного Бергиуса.
Мы совершили большую экскурсию на Столовую гору; поднялись на нее перед рассветом со стороны Львиной горы и темной ночью спустились по торной тропе в ущелье позади города. Мои усталые спутники тотчас же погрузились в сон и проснулись поздним утром. А я, перебрав собранные растения, всю ночь штудировал голландско-малайскую грамматику, первое руководство по малайскому языку, попавшее мне в руки, и получил начальное представление об этом языке, знать который мне хотелось затем, чтобы сравнить говоры Филиппин и островов Южного моря. Рано утром я уже собирал на берегу морские водоросли.
Из привезенных мною из Капштадта морских растений одно или, как мне представляется, два сыграли большую роль в науке, свидетельствуя о превращении одних родов и видов в другие роды и виды. Мне довелось написать за свою жизнь немало сказок, но в науке я остерегаюсь давать волю фантазии и выходить за пределы увиденного. В природе я разумом не могу найти никакого покоя, как это делают сторонники метаморфоз. Родам и видам должны быть присущи постоянство и устойчивость, или они вообще не существуют. Что же отличает меня, Homo sapiens(разумного человека), от животного, совершенного или несовершенного, если каждый индивид может, прогрессируя или регрессируя, переходить из одного состояния в другое? Я вижу в моих водорослях только Sphaerococcus,который вырос на Confervaне так, как растет на дереве омела, а как мох или лишайник [22] .
22
A. Chamisso.Ein Zweifel und zwei Algen.— B: Verhandlungen der Gesellschaft Naturforschender Freunde in Berlin. 1821, Bd. 1, c. 3.
Чтобы получить представление о мысе Доброй Надежды, Капштадте и его окрестностях, можно воспользоваться многими описаниями путешествий. Мне не хотелось бы умножать их число, и потому не буду пытаться заново воспроизводить этот в высшей степени своеобразный пейзаж. Ограничуcь лишь некоторыми дополнительными штрихами к известной картине. Нигде, кроме как на Капе, ботаник не встретит столь привлекательный и вместе с тем удобный для изучения растительный покров. Природа предлагает свои дары и глазу и руке ботаника в неисчислимом количестве и разнообразии; все для него достижимо. Луга и заросли Капштадта сулят ему удовольствие, чего нельзя сказать о лесах Бразилии с их расположенными на вершинах садами, созданными лишь для того, чтобы привести его в отчаяние.